- Как они там? Сколько их? - спросила она у Щукина.
- Шестеро, - как-то зло глянув на лейтенанта, проговорил Щукин. - И Ленка.
- Кто идет со мной? - громко спросил Зуев. - Добровольцы... В тыл немцам ударим.
- Ладно, - Щукин отбросил ветку рябины и поднялся. - Может, выручим своих...
- И я, - сказала Марго.
- Нет, - усмехнулся Зуев. - Военфельдшер тут нужен... Кто еще?
Один за другим вставали бойцы, поднимаясь медленно, как бы нехотя и оставляя на снегу вмятины со следами копоти, а затем решительно шагая к лейтенанту, точно успев пересечь незримую черту, отделившую от других, еще сидящих. И глаза у них вдруг из равнодушных или веселых делались сурово-отрешенными: каждому был ясен смысл фразы Зуева, что там военфельдшер не потребуется. Среди них оказался и Титков, который ехал с ней от медсанбата.
- Становись! - крикнул остальным Федосов.
XVI
К опушке уже тянули полковую артиллерию. Бежали минометчики, сгибаясь от тяжести чугунных плит и ящиков. А на лесную дорогу вынеслись упряжки с батальонной кухней и с цистерной вошебойки. Фыркали лошади, звякало железо, кого-то искали связные, приглушенно отдавались команды. Началась та суматоха, какая возникает перед наступлением у тыловиков.
Неважно, какие это тылы - батальона или целого фронта, все, кто не идет в атаку, стараются выказать особое рвение перед начальством. И выяснилось, что ни кухни, ни вошебойки здесь не требуются, а нужны санитарные двуколки Ездовые стали заворачивать лошадей. Минометчикам указали не ту позицию, и они побежали обратно, сипло, натруженно дыша, ругаясь, как грузчики на аврале. Но у опушки леса уже никакой суматохи не было. Рота вытянулась цепью, залегла.
Комбат и Федосов устроились под толстой елью, где сидел наблюдатель и куда тянулся по снегу черный телефонный провод.
- Взгрел меня Желудев из-за вас, - говорил комбат, шмыгая длинным распухшим, красным носом. - Вам-то крохи достались. Не пойму, что он держится за это село? Мы тут как на острие угла... Я аспирин выпил, хотел в землянке полежать - и на тебе.
Село чуть дымилось. Оно напоминало вытянутую и загнутую кучу головешек с пеньками труб на отлогом бугре. Минут двадцать еще рота лежала. Бойцы начали мерзнуть, зашевелились...
- Пора, - сказал, взглянув на часы, комбат.
Федосов поднялся и, сунув за отворот шинели рукавицы, вытащил пистолет.
- В атаку! - громко крикнул он.
Цепь бойцов дружно высыпала из леса. Люди бежали торопко, чтобы согреться, многие начали обгонять Федосова. Развевались полы шинелей, хрустел под валенками снег, кто-то бормотал матерные слова. Марго бежала шагах в тридцати позади Федосова.
И вот режуще застучал немецкий пулемет. Ударили пушки в лесу, бухнули минометы, и через головы бегущих с низким воем полетели мины. Над сгоревшим селом взвихрились черные клубы разрывов. Стали рваться и немецкие мины здесь, на отлогом косогоре, поднимая снежные султаны. Точно вдруг завьюжило кругом. Пули щелкали, шипели, рыли снег у ног. А люди бежали, крича, хотя голоса их тонули в треске. Иные падали, уже не двигаясь, их быстро заносило снегом...
Марго перевязала раненного в шею бойца и" встав на колени, увидела Федосова, добегавшего к остову избы.
Размахнувшись, он кинул гранату, присел, затем нырнул меж торчащих обугленных бревен. А в центре села рвались гранаты, безостановочно трещали автоматы.
"Зуев, - догадалась она. - Проскочили все-таки".
- Ты беги, - сказал ей раненый. - Чего меня тащить? Я доползу... Беги. Может, кого тяжелей ударило.
Пробежав немного, Марго оглянулась: раненый боец полз к селу, и немолодое, в жесткой щетине лицо с запалыми глазами выражало бешеное упрямство. Ее обогнал другой боец. Мелькнули под каской широкие скулы, узкие глаза, кричащий рот.
У воронки на окраине села лежали два убитых немца и пулемет, не дожевавший металлическую ленту.
За печью сидел пожилой немец, то ли раненый, то ли оглушенный гранатой Федосова. В трех шагах от него лежал мертвый боец. Немец вскинул руки, замотал головой, как бы пытаясь сказать, что не он убил этого бойца.
- Юй! - крикнул широкоскулый, наставляя винтовку, и тут же выстрелил. Голова немца дернулась, на печь брызнули розовые крошки. Марго присела около лежащего бойца.
- Ночью умирал, - сказал ей широкоскулый, тоже приседая, и, как бы оправдываясь в том, что был сзади всех, торопливо добавил: - Мой бежал, ногу свернул.
Еще шибко бежал, тебя догонял. Видим, ганса сидит.
Если фельдшера убивал, кто ногу полечит?
- Бежим дальше, - сказала она.
- Бежим, - охотно согласился тот. - Немного бежим, потом сидим, ногу мою гляди.
Автоматная стрельба затихла. Теперь немецкие минометы били по селу. Из леса снаряды летели дальше, к позициям этих минометов. В дыму, который еще не унесло ветром, ходили бойцы. Разведчик в маскхалате с гранатой в руке стоял у лаза в погреб.
- Погодь, а то срежут! - крикнул он Марго и скомандовал, чуть наклоняясь: - Вылазьте!.. Сколь мне ждать?
Из погреба брызнула длинная автоматная очередь.
- Ну, крестись, - он выдернул чеку и швырнул гранату. Земля дрогнула, из погреба метнулось желтое пламя.
- Засолились, - сказал он. - Вернется хозяйка и полезет за капустой. А в капусте штуки три фрицев.
- Мало, мало живой есть, - отозвался широкоскулый, услыхавший шорохи в погребе, которые никто не различил, и, деловито заглянув туда, бросил еще гранату. Снова дрогнула земля. Эта дрожь как бы передалась телу Марго. Она представила себе последний ужас людей, там, среди заплесневших стен погреба, точно в могиле, когда рвались гранаты. И подумала еще, что так же забросали немцы гранатами погреб, где были раненые и Лена.
- Однако можно нога смотреть, - проговорил широкоскулый боец.
- Не могу... Бежим, - сказала она.
- Надо? Еще давай бежим, - кивнул он.
Теперь по широкой улице, где стоял разбитый бронетранспортер, Марго добежала к погребищу, у которого ночью оставила Леночку. Семидесятишестимиллиметровое орудие еще было здесь. Под щитом на боку лежал старший сержант, видно, не хотел уйти от пушки и стрелял до конца. Валенки с него немцы сняли, а закостенелыми руками он все еще сжимал винтовку.
Леночка была живая, бледная как мел стояла около Зуева. Из черного лаза погребища выползали раненые.
- Эх, братцы, - произнес один раненый, вытягивая забинтованные ладони. - Натерпелись мы... Он тут ходит, по-своему кричит.
- Я ждала... знала, что ты придешь, - говорила Леночка Зуеву.
- Как не нашли вас? - спрашивал он.
- У входа положили мину. Они думали, наверное, что заминировано... Если бы нашли, - Леночка показала ему зажатую в кулаке гранату.
- Здорово! - Скула лейтенанта до уха была распорота пулей, и говорил он, сильно кривя рот.
- Ты ранен... Нагнись, - сказала Леночка.
- Потом, потом, - отмахнулся Зуев. - Других перевязывай. У меня из десяти только четверо целых. Ну и денек!
- Нагнись, - требовательно повторила Леночка.
И, не стесняясь обступивших бойцов, она поцеловала его в запекшиеся губы.
- Умоюсь хотя бы, - растерянно проговорил Зуев, и на миг вся самоуверенность его исчезла, будто глаза затянуло каким-то туманом.
Щукин сидел на бревне, вытряхивая из гитары набившийся снег. Тут же сидел пленный без каски, в шерстяном сером подшлемнике, дрожащий от холода. Рядом присел широкоскулый боец, начал стягивать валенок.
- Теперь нога смотри, - заявил он. Портянка его набухла кровью. Выше щиколотки была рана, а сустав распух.
- И вы бежали? - удивилась Марго.
- Падал, однако. Еще нога свернул.
- Откуда же вы? - спросила она, доставая бинт.
- Якутия... знаешь?
Гулко рвались мины за печными трубами, вздымая клубы золы. Били минометы не кучно, а вразброс, просто в отместку за потерянное село. По улице артиллерийские кони уже волокли пушки.
- Куда тя холера несет? - выкрикивал там ктото. - Осади! Увидит твою пушку и долбанет сюда.