- Благодарю за компанию. Надоел, поди, вам?
Когда художник отошел, Невзоров тихо засмеялся:
- Сообразил...
Тонкий слух Марго улавливал слабые голоса летчиков за другим столиком:
- Рядом с подполковником. Видишь?
- А косы, братцы... Эх!
- Да. На таран здесь не возьмешь.
Марго задумчиво улыбнулась, Невзоров положил руку на ее локоть.
- Я хочу сказать... Давно хочу.
- Костя, - быстро сказала она, угадав по тону, о чем хочет он говорить. - Костя, помните Волкова?
- Волкова? Кто это?
- Сережка... Помните, был у меня? И я вас знакомила.
- А-а... Сердитый юноша, - кивнул Невзоров.
- Он лейтенант. Я видела его мать. - Румянец, оттого что соврала, выступил у нее на щеках. - И Андрей лейтенант. Они уехали тогда в Киев, а писем нет.
- Можно узнать, - сказал Невзоров. - Запишу имя, отчество, год рождения.
- Да, пожалуйста, Костя.
Официант подошел, держа на вытянутых руках большой поднос, уставленный судками, хрустальными вазочками с фруктами. Он был какой-то возбужденный и растерянный.
- Бои возле Смоленска, - проговорил он. - Минуту назад по радио известили.
XXV
9 июля головные части танковой армии Клейста, форсировав реку Случь, прорвались к Житомиру. Тут начиналась лесистая равнина.
В тылу этих прорвавшихся частей еще шли жестокие бои- русские отходили медленно. Клейст торопился втянуть в прорыв основные силы армии. По широкому грейдеру двигались танковые колонны и грузовики, набитые солдатами. Дрожала, гудела земля...
к веренице грузовиков пристроился бронетранспортер и катился, не отставая. Вероятно, солдатам, ехавшим на грузовиках, казалось необычным, что у пулемета стоит молодой обер-лейтенант в каске и широковатом для него парадном кителе, затем они перестали обращать внимание: мало ли бывает необычного, когда идет война.
Еще утром в ящике, под сиденьем, Лютиков обнаружил эти немецкие парадные мундиры, и комдив приказал всем надеть их. Сам комдив тоже натянул узкий китель ефрейтора.
Запыленные регулировщики флажками указывали дорогу В небе кружились патрульные "мессершмитты". Несколько раз бронетранспортер обгоняли штабные "мерседесы" и "опели". В одной длинной, блестевшей лаком и никелем машине с откинутым верхом Андрей увидел генерала. У него было худое лицо и розовые, как пасхальные яички, щеки. Воротник серого мундира плотно облегал его длинную шею. Тяжелым, колючим взглядом из-под набрякших старческих век генерал окинул бронетранспортер и Андрея, должно быть, удивился парадной форме обер-лейтенанта, приподнял руку, но тут же опустил. То ли он спешил, то ли не хотел задерживать движение.
Когда эта машина и сопровождающие мотоциклисты проскочили мимо, Андрей наклонился к Голикову, сидевшему за рулем.
- Думал остановит... руки даже вспотели.
- Здесь в такой форме, - проговорил комдив, - может быть один человек. Ото Рундштедт.
"Рундштедт? - мелькнуло в голове Андрея. - Это фельдмаршал... И ничего не стоило убить его: лишь нажать гашетку пулемета".
- И у меня руки вспотели, - усмехнулся Голиков. - Едва удержался, чтобы не таранить. А сейчас ценнее карту довезти.
Грейдер круто сворачивал вправо, и там, за поворотом, Андрей снова увидел длинную черную машину фельдмаршала, который даже не подозревал, что жизнь его зависела от хода мыслей человека, сидящего в бронетранспортере.
На дороге становилось все теснее. Громыхали танки, медленно ползли самоходки. Мощные тракторы волокли громадные пушки. Обочь дороги запыленные автоматчики вели группы пленных бойцов. И Андрей, стиснув зубы, глядел на их мрачные лица.
В бронетранспортере Ольга щелкала переключателями немецкой рации.
- Слыхать? Нет? - спрашивал у нее Лютиков.
И она только качала головой.
Кюн с заткнутым портянкой ртом ворочал налившимися кровью глазами. Власюк лежал на подостланных немецких шинелях. Он дышал трудно, с хрипом.
Проехали деревню, почти целиком сожженную, где на подворьях валялись раздутые трупы коров.
- Сколько жили, добра наживали, - вздохнул кривоносый боец, поправляя немецкую каску - И все разом... вонь теперь одна. - Наклонившись к Власкжу, он добавил:
- Пожгли село. И яблони, как угли... У меня дома тоже сад.
- А-а? - слабо протянул Власюк.
- Трясет?
- Ничего, - сержант облизнул сухие губы. - Воды бы холодной.
- Нельзя воды, - сказала Ольга. - Не надо разговаривать.
За деревней, где раньше была какая-то ферма, стоял танк и около него пленные. Два офицера в черной форме медленно шли вдоль строя. Упирающегося человека вытолкнули из шеренги, и солдат поволок его к грузовику.
- Э-э!- хватая автомат, выговорил кривоносый.
- Отставить! - глухо бросил комдив. - Лейтенант, посмотри карту, где мы находимся.
Бронетранспортер, замедлив ход, стал отставать от колонны грузовиков.
- Скоро будет река, - доложил Андрей.
Бронетранспортер свернул на проселочную дорогу.
И, проехав еще километра два, остановился у стога ржаной соломы. Когда заглушили мотор, стали явственно слышны раскаты орудийной пальбы.
- фронт, братцы! - заговорили бойцы. - Ей-богу, фронт...
- Москву удалось поймать? - спросил комдив.
- Только немцы кричат, - ответила радистка. - Что-то кричат и бьют в барабаны.
Она передала наушники Андрею.
Сквозь треск и шум Андрей различил голос берлинского диктора.
- Передают военную сводку.
- Ну-ка, ну-ка? - заинтересовался Голиков. - Что там?
- ...На севере, - переводил Андреи, - занят Псков.
Танки генерал-полковника Гепнера форсировали Двину взяли много пленных... На Центральном фронте, в районе Белостока и Минска, завершен разгром окруженных армий. По предварительным данным, захвачено более трехсот тысяч русских солдат, несколько генералов, более трех тысяч танков... тысяча восемьсот орудий. Маршал Тимошенко улетел самолетом.
Лицо комдива будто окаменело, шрам побелел.
- На южном крыле, - говорил медленнее Андрей, - русские войска под угрозой охвата с флангов бегут к Днепру. Сегодня утром фюрер заявил, что русские проиграли войну...
Кюн подскочил, двигая губами, стараясь выплюнуть кляп, глаза его восторженно расширились.
- Ну, ты, - Лютиков кулаком ткнул гауптмана в шею. - Что он, пророк, твой Гитлер? Мне еще поп толковал, что и все пророки брехуны.
- Мы ж воевать лишь начали, - добавил боец с перебитым носом.
Комдив молча, должно быть прислушиваясь к орудийной пальбе, глядел на сжатое поле, на одинокий дуб, как бы подпиравший могучими ветвями полинялое небо. Земля после жатвы казалась истомленной, точно после родов. И солнце лениво, как бы сделав свое главное дело, скатывалось за поле. А по грейдеру на восток двигались танки.
- Может, завтра будем дома, - проговорил Андрей. Он сказал это, чтобы разрядить гнетущее молчание, а про себя думал, что на северном и центральном участках огромного фронта та самая укрепленная линия, где надеялись остановить немецкие армии, уже прорвана. Это, наверное, и заставило побледнеть комдива. И еще думал о том, что, когда взял наушники, радистка не отодвинулась. Мягкие волосы Ольги касались его лица. Он слушал резкий, захлебывающийся крик диктора, приглушаемый скрежетом катившихся по грейдеру танков, но почему-то важнее того, что слышал, казались эти едва ощутимые прикосновения волос девушки. Ольга не смотрела на него, и только щека ее почему-то залилась румянцем.
Андрей отдал ей наушники, придвинулся к Власюку.
- Ну что, сержант, легче?
Лицо Власюка было спокойным, даже как бы умиротворенным, только резче обозначились его скулы и нос.
Он приподнял веки.
- Как уходить будете, гранату мне дайте.
- Куда уходить? - спросил Андрей.
- Тащить меня - обуза.
- Глупости, - сказал Андрей. - Дождемся вечера и поедем.
- Мальчонкой я рыб удить любил, - с укоризной глядя на Андрея, проговорил сержант. - А в школе учи