- Это же условно.
- Все на свете условно и относительно, - он глядел теперь на бегавших ребят. - Дети воспринимают мир, как свою игрушку, а взрослые готовы соглашаться с тем, что обстоятельства играют ими. Кстати, один ноль в вашу пользу. Интеллигент - нечто самостоятельно мыслящее, и значение его в том, чтобы поступки соответствовали мыслям.
Опираясь на костыль из толстого сука дуба, припрыгал Звягин.
- Ну как? - спросил Андрей.
- Ух... коновал... говорю ему, что больно, а он долдонит: "По этому вопросу к старшему лейтенацту обращайтесь. Жаль, вашего старшего лейтенанта не ранило, узнал бы как чистят рану без анестезии". Теперь Ламочкина связывают. Пуля в легком...
Неторопливо подошел и сел рядом младший лейтенант Крошка.
- Давайте-ка обсудим, что предпринять, - заговорил Солодяжников. - Мы выполнили задачу. Раненых за собой через фронт не увезешь.
- Да, - согласился Андрей, - надежды мало.
- И логичнее оставить госпиталь здесь.
- То есть как? - изумился Звягин. - Хотите бросить?
- Что значит - бросить! - перебил Солодяжников. - Разве мы на Луне?
- Это я понимаю. А другие?
- Так вот, младший лейтенант, если понимаете, - резко проговорил Солодяжников, - назначаю вас командиром госпитального отряда. Это приказ!
- Меня? Я... - растерянно начал Звягин.
Из операционной вырвался дикий, нечеловеческий стон. Мальчишки застыли, а перепуганная девочка сползла с колен Игната.
- Что делает, а? - Звягин схватил костыль. - Что делает!
Солодяжников привстал. Но доктор, откинув край плащ-палатки, вышел сам. Лицо и рубашка у него были забрызганы кровью. Как-то торжествующе глянув на Солодяжникова из-под хмуро сдвинутых рыжих бровей, он вытер кулаком подбородок.
- Надеюсь, будет жить, - сухо проговорил он. - А это вручите, когда очнется.
Доктор раскрыл ладонь, в которой сжимал винтовочную пулю.
Следом за ним вышла и сестра Дарьи. Худое лицо ее, вдруг похорошевшее, светилось тихой радостью, будто в спасении жизни другим она нашла свое затерянное счастье.
"Разве можете вы это понять? - как бы спрашивали ее глаза, окидывая доктора, Солодяжникова и толпившихся вокруг курсантов. - Никогда вы этого не сможете понять!"
- Ну-с, доктор, - проговорил Солодяжников. - Теперь война. Считайте себя мобилизованным. И назначаетесь главным-хирургом.
Доктор оторопело, словно проглотив неожиданно что-то малосъедобное, вытаращил глаза.
- Это приказ! - добавил Солодяжников и, не ожидая его возражений, повернулся, нарочито медленно зашагал к группе бойцов.
- Вот и расстаемся, - тихо сказал Андрею Звягин. - У меня к вам просьба... Если будете по ту сторону фронта, напишите письмо.
- Кому?
- Вот адрес... Она почему-то решила, что я ее вовсе не люблю. А я поэтому решил, что она меня не любит, - краснея и волнуясь, объяснил Звягин. - А если вы напишете... Конечно, вам это смешно.
- Нет, - покачал головой Андрей. - Только что писать?
- Напишите, что я... Ну, отношусь хорошо и о том, как воюем... Кстати, меня зовут Николаем.
- Напишу, - пообещал Андрей.
"Все думаем только о будущем и о жизни, - промелькнула у него мысль. Хотя знаем, что вероятность уцелеть совсем небольшая... Жизнь - время надежд".
X
...Еще древние мудрецы говорили: человек меняется с обстоятельствами жизни. Но вся ли тут истина? Отчего при одних и тех же обстоятельствах люди меняются по-разному. Может быть, правильнее сказать - обстоятельства лишь выявляют скрытое до этого в человеке, неизвестное всем. Оттого и самому кажется, что остался прежним, но тебя видят уже иным, относятся по-другому.
За несколько дней лица курсантов исхудали, как-то внезапно утратив мальчишескую округлость, поросли редкой щетинкой. Иные, сначала робкие, в деле оказались надежней, и взгляд у них стал жестким, уверенным, словно чувства, данные от рождения, заменялись подходящими времени. И были такие, раньше державшиеся на виду, а сейчас потускневшие, как-то утратившие и свою былую значительность среди остальных.
От пленных знали, что фронт сдвинулся к Днепру, бои уже идут под Киевом...
Утром на лесной тропинке встретился босой парень в домотканой рубахе и кепке. Он шел, высвистывая мелодию немецкой песенки. А когда из-за деревьев выбежали курсанты, парень, как бы ожидая их, сдернул кепочку и закивал головой:
- Наше вам с кисточкой... Гутен морген!
- Откуда идешь, артист? - спросил Крошка.
- Здешний, - широкое лицо парня расплылось в улыбке, а глаза хитровато косили по сторонам. - Митька я... конюх... Шатун - прозвище.
- А зыркаешь чего? Не убежишь, - предупредил его Лютиков.
- Не-е Чего мне убегать? - согласился парень. - Вы кто ж будете?
- Ходим и свистунов постреливаем заместо фазанов, - Лютиков шутливо ткнул ему в живот дулом автомата.
- У-у!- протянул конюх, но видно было, что не испугался. - Давно, мабуть, ходите, и оголодали... А до нас полверсты.
- Фрицы там есть?
- Были в той недели. Кур настреляли и поехали А нам пана директора оставили.
- Своего, что ли? Из Германии? - спросил его Крошка.
- Да не, тутошний. Он и ране в начальстве ходил, и сей момент не потерялся.
- А ты кому служишь?
- Я ж конюх, - глядя мимо и как бы прикидывая, сколько здесь людей, ответил парень. - Лошадям, значит, и служу.
- А хорошие у вас кони? - спросил Солодяжников.
- Выбраковки. На них далеко не уедешь. Были б хорошие, немец рази оставит? А я тоже слаб здоровьем.
В грудях ноет и колени трясутся... если девки рядом.
- Ну-ка, дружок, веди нас, - заговорил Солодяжников. - Это хозяйство покажешь.
- При полном нашем удовольствии. Село тихое, на отшибе. Хлеба пан директор зараз выдаст. А село прозывается Дубравки. Будто еще гетман здесь дубы садил, - разъяснил Митька.
Солодяжников послал вперед Лютикова и двух курсантов, а за ними двинулся весь отряд.
- Так вы чьи... с окружения? - интересовался Митька. - Цельный полк, что ли, вас?
- Шагай, шагай, - сказал Крошка. - Показывай, где этот ваш директор.
Село примыкало к лесу.
- Гля, бабоньки, войско идет! - крикнула, навалившись на плетень, рябая простоволосая молодка с черными глазами.
- Жарь цыплаков, Ульяна, - отозвался Митька. - Жениха найдешь. Тут все хлопцы герои жуткие.
Курсанты подтянулись, шли ровным строем.
- Вон под железной крышей... Там и есть управа, - говорил Митька. - Пан директор токо бы не убег. Напугается еще. А ключики от амбара у него.
Должно быть, услыхав шум, на крыльцо выбежал невысокий человек без сапог, в помятом чесучовом костюме, с расплывшимся, болезненным лицом. Он сразу попятился, как-то затравленно вытянув голову.
- Стой! - приказал Крошка.
- Чего? Чего надо?..
- До вас, пан директор, - Митька опять сдернул свою кепочку. - Насчет сала и хлеба люди интересуются.
- Нэма сала и хлеба! Откуда возьму? - кадык его дергался, словно "пан директор" никак не мог что-то проглотить.
- А в каморке, пан директор? - Митька вытянул губы, даже засветился весь от радости, что может оказать услугу и напомнить, где хранятся продукты. - Сала там две бочки, муки шестнадцать кулей.
- Не мое это! - директор злобно глянул на Митьку. - Все сдать приказано. Уходите подобру. Немцы вот заедут.
- Ну и фармазон! - возмутился Лютиков.
- Вы уйдете, а они здесь. Поставки с каждого дома!
Солодяжников молчал, покусывая губу.
- Шлепнуть бы его, - сказал Крошка.
- Стойте, стойте, хлопцы! - закричал Митька. - Рази можно так? У нас до пана директора вопросики есть. Мы насчет его кумекали...
- Кто "мы"? - обернулся Солодяжников.
- А люди, - Митька хитро прищурился. - Вас-то еще ночью заметили, да сперва хотели узнать. И харчи дадим в обмен за немецкие винтовки. У вас лишние имеются.
- Что же ты дурачком прикидывался?
- Ас дураков меньше спрос. Так поладим? - уже деловито осведомился Митька. - Зачем вам лишний груз? К немецким винтовкам и патроны достать сподручней...