Акира нес Мику на руках. Она была без сознания, но дышала. С каждой минутой он казался всё крепче. Ещё недавно дрожал, теперь — не сомневался ни в одном шаге. Даже когда мы шагнули в чёрную пасть туннеля.
— Ты в порядке? — спросил я у Волка.
— Если не считать того, что из меня вытекает пол-литра крови — вполне, — пробурчал он. — А ты?
— Слишком жив, чтобы жаловаться.
Мы шли в темноте почти час, пока, наконец, не выбрались к задворкам станции Синагава. Там нас ждал старый знакомый — Такеши. На случай, если всё пойдёт совсем плохо. Он жевал сендвич и зевал. Увидев нас — чуть не подавился.
— Вы с какой войны? — выдохнул он.
— С нашей, — сказал я. — Помоги ей.
Он вытянул руки, принял Мику, быстро осмотрел. — Жива. Но ненадолго, если не в клинику. У меня всё готово. Поехали.
Мы втолкнулись в фургон, который Такеши припарковал между двумя мусорными баками. Через минуту нас уже не было.
В ту ночь погибло восемь человек — бандиты Кабояши. Склад сгорел дотла. От самого Кобаяси не нашли даже зубов.
Мика пролежала в реанимации два дня, потом — перевели в обычную палату. Акира был рядом всё это время. Он ни разу не ушёл. Только сидел, держал её за руку. Иногда молчал, иногда говорил о детстве, о Юто, о матери. О том, как всё пойдет дальше.
Волк шутил, что ему шили плечо в три слоя. Говорил, что теперь его левый бок официально старше правого. Он начал курить снова. И бросать снова. Всё, как всегда.
А я… я просто сидел на крыше одной из гостиниц возле залива. Смотрел на огни города и думал: всё кончено. Или только началось?
Глава 22
Они приедут сегодня.
Слова Юто прозвучали утром, как грохот гонга: «Золотая Вилка». Самые строгие, самые влиятельные кулинарные инспекторы Японии. Те, чьё мнение может поднять ресторан в небеса… или раздавить, как соринку на мраморе.
Я стоял у окна офиса на втором этаже «Жемчужины», смотрел, как персонал суетится внизу — официанты полируют бокалы до прозрачности, повара репетируют подачу блюд, а Юки марширует вдоль кухонных столов, как командир перед парадом. Усталость от недавней драки и пожара в подсобке всё ещё саднила в теле — плечо ломило, висок тянул, — но я стоял, ровно, твёрдо. Сегодня нельзя было дать слабину.
Юто вошёл без стука — как всегда. Его строгий костюм не имел ни единой складки, а в руках он держал планшет с расписанием, где каждая минута была уже раскрашена тревожным красным.
— Они прибудут в 19:30. Трое, включая Сакураи-сан, — сказал он, глядя на меня поверх очков. — Если верить слухам, в этом году оценки будут выставлены не за атмосферу, а за организацию. И за честность в управлении. После того, что мы нашли в подсобке…
Он не закончил фразу, но мне и не нужно было. «Жемчужина» несколько месяцев была рассадником гнили: фальшивые поставки, подменённые продукты, и люди вроде Кимуро, которые торговали доверием компании, как тухлой рыбой. Теперь всё это вычищено. Почти. Но для Золотой Вилки «почти» — это смертный приговор.
— Пусть думают, что мы идеальны, — ответил я, отрываясь от окна. — Мы не просто выживем. Мы получим три ножа. Сделай так, чтобы каждый знал: сегодня он не повар, не официант, не менеджер. Сегодня он — лицо «Жемчужины».
Юто кивнул и исчез, как призрак с миссией. А я остался в офисе на минуту дольше, позволив себе короткую слабость — глоток холодного чая из бутылки и вдох, чтобы сбить ритм сердца.
Когда я вернулся на кухню, Юки уже перешёл в режим генерала: кричал, жестикулировал, пробовал соусы с выражением обречённого самурая.
— Мураками-сан, — рявкнул он, хотя знал, что под этой кепкой теперь не Хиро Ямада. — Я проверил меню. Убрал ризотто, добавил якиудон с трюфельным соусом. Простое, но эффектное. Как вы и просили.
— Идеально, — сказал я, хватая фартук. — Сегодня мы не просто ресторан. Сегодня — театр. Становимся великими. Или закрываемся.
И я снова шагнул в пекло кухни, где жара, крики и лязг ножей были музыкой перед битвой.
Ровно в 19:30 черный седан с тонированными стёклами остановился у входа «Жемчужины». Я наблюдал из кухни через узкую щель в двери, как Юто встречает гостей с поклоном, безукоризненно точным. Он выглядел как представитель чайного дома эпохи Эдо, только в костюме от Armani.
Из машины вышли трое. Сразу понятно: не случайные посетители.
Первым — Сакураи-сан, мужчина лет шестидесяти, с густыми серебристыми волосами, гладко причёсанными назад. Его взгляд, холодный, как сталь, скользнул по фасаду, потом — по вывеске. Он ничего не сказал, но я заметил, как его бровь едва заметно дрогнула. Придирчивый. Опасный. Именно он решает, будет ли у тебя жизнь после сегодняшнего вечера.