— Благодарим вас за визит, — сказал он. — Это честь для нас. Если позволите, я на минуту…
Он оставил гостей в идеальном моменте — довольных, на грани восторга. А сам… скользнул в коридор.
Я видел всё.
В его правой руке, опущенной к бедру, блестел нож. Короткий, кухонный, с матовым лезвием. Он держал его легко, будто всегда носил с собой.
Я понял, куда он идёт.
Я бросился за ним, но критики не дали мне этого сделать. Раздался скрип стульев — синхронный, как в театре. Критики поднялись.
Я уже был у прохода, на полпути к двери на улицу, когда услышал хлопки.
Реальные, громкие — аплодисменты.
Я обернулся. Сакураи, Фуюка и Нара стояли у своего стола. И аплодировали мне. Они подумали, что я вышел именно к ним!
— Ваш шеф-повар — гений, — сказал Сакураи, сдержанно, но с теплотой в голосе. — Но этот вечер был не только о вкусе. Он был… о характере.
— О правде, — добавила Фуюка, впервые глядя мне прямо в глаза. — Вы показали, что умеете быть собой. Не копировать, не угождать, а говорить на своём языке.
Коити Нара шагнул ближе, протянул руку:
— Я много видел. Много ел. Но сегодня я почувствовал, что за кухней стоит кто-то, кто борется. И побеждает. Не только в тарелке.
Я взял его руку — быстро, коротко. Сердце колотилось. Я должен был уйти. Но не мог. Не сейчас.
— Благодарю, — выдавил я, чувствуя, как рот двигается сам, а мозг уже не здесь. — Это заслуга всей команды. Я… передам им ваши слова.
Сакураи чуть кивнул:
— Не нужно передавать. Мы уже решили. Три ножа. Без вопросов. «Жемчужина» восстанавливает честь.
Я улыбнулся — или сделал вид, что улыбаюсь. Всё внутри кричало. Юто. Кабояси. Нож. Пистолет. Улица.
Краем глаза — стекло. За ним — сцена, словно кадр из трагедии.
Юто и Кабояси. Лица в полумраке.
Юто стоял прямо, спокойно. Кабояси — напряжён, но не истеричен. Они разговаривали. Не кричали. Не дрались. Просто… говорили.
Я сделал шаг, пытаясь приблизиться, но Фуюка вдруг сказала:
— Мураками-сан… — она смотрела с вниманием, будто что-то поняла. — Не забывайте, что настоящая сила не только в том, чтобы рубить, но и в том, чтобы ждать. Спасибо за вечер.
Я кивнул — и вырвался.
Раздвинул двери. Вышел на улицу.
И в этот момент — выстрел.
Глухой, короткий, как удар по металлу. Кабояси уже держал пистолет вперёд, и дым стелился у него из руки.
Юто пошатнулся.
Но одновременно с выстрелом его рука — выписывает дугу, и нож вонзается Кабояси в бок. Тот издаёт хриплый звук — не крик, а больше как сдавленный вдох — и отшатывается. Пистолет выпадает из руки, грохочет о плитку.
Юто падает на колени. Кровь быстро темнеет на его пиджаке.
Я подбежал.
— Юто! — голос не мой, а чей-то чужой, сорванный, наполненный ужасом.
Он поднял глаза. Лицо — белое, губы дрожат, но взгляд твёрдый. Ни страха. Ни жалоб.
— Я знал, что он придёт… — прошептал он. — Он не мог оставить… незавершённым…
Кабояси, шатаясь, отступал к стене. Его пальцы сжимали рану, нож всё ещё торчал из тела. Его искажённое лицо смотрело не на меня, а куда-то в пустоту.
А я держал Юто. Мой идеальный, безупречный Юто — мой щит. Моя стена.
А теперь — мой друг, истекающий кровью у порога спасённого ресторана.
— Зачем ты…
— Иначе я поступить не мог. Я должен был это закончить. Только я.
Юто лежал на холодной мостовой. Его кровь стекала между плиток, впитываясь в вечер, как чернила в промокашку. Где-то вдали звучали голоса, кто-то звал скорую, кто-то кричал — но всё это было фоном. Несущественным.
Главное происходило здесь.
Я держал его голову на своих коленях, сжимая его руку, будто сила моего хвата могла удержать его здесь — в этом мире. Его глаза были полуприкрыты, дыхание прерывистым, лицо — бледным, но спокойным.
— Кенджи… — прошептал он. С трудом. С усилием.
— Тише. Помолчи. Скорая в пути. Потерпи, слышишь? — Я знал, что вру. Он знал это тоже.
Он усмехнулся — уголком губ, чуть-чуть.
— Ты всегда хотел быть мечом… — прошептал он. — Острым, быстрым… решающим.
Я молчал. Только сжал его сильнее.
— Но, Кенджи… меч без ножен — теряет форму. Становится опасным для всех… даже для себя. Баланс… — его глаза затуманились, но взгляд всё ещё цеплялся за моё лицо. — И ты… ты должен стать не только клинком. Но и рукой, что его удержит.
Он закашлялся. Кровь коснулась его губ.
— Баланс, Кенджи… найди его. В своей душе…
Я хотел что-то сказать — хоть что-то. Но у меня не было слов. Только сердце, которое рвалось наружу.