Закончив читать первый текст, Левитан отложил в сторону листок, но приступать ко второму не торопился. Сняв очки, он достал из кармана платок и принялся тщательно протирать стекла.
У наблюдавших за ним людей были серые каменные лица.
– Почему Юрий Борисович молчит? – шепотом спросила у звукорежиссера ассистентка, бегавшая за водой.
– Не мешай. Ему надо успокоиться. Голос должен быть ровным…
* * *
Обратная дорога с края каньона показалась Леонову чрезвычайно долгой. Вроде бы и шел по своим же следам, оставленным в глубоком снегу, а спускаемого аппарата среди частокола черных сосновых стволов все никак не мог разглядеть. К тому же с неба вновь посыпал снег. Подхватываемый порывами ветра, он беспорядочно метался перед глазами.
– Это из‑за метели, – шептал космонавт, смахивая налипшие на лицо крупные снежинки. – Когда шел к каньону, она только начиналась. А сейчас вон как разыгралась…
Преодолев еще с десяток метров, Алексей в отчаянии упал на колени – сил пробираться по свежим сугробам больше не было.
И вдруг сквозь снежную пелену проступили контуры обугленного шара, прислонившегося к толстому стволу дерева. Рядом виднелась лежащая сломанная сосна, наполовину занесенная снегом.
Ощутив прилив сил, Леонов вновь поднялся и с зажатой в ладони ракетницей двинулся дальше…
Подойдя ближе, он заметил Павла, сидевшего рядом с кораблем с запрокинутой головой и закрытыми глазами.
Сорвав с себя гермошлем и выронив ракетницу, Алексей рванул к другу.
Упав перед ним на колени, обнял.
– Паша, Паша! Паш, очнись! Эй, а ну не спать, Паша! – из последних сил тряс он товарища за плечи.
Тот с трудом разлепил присыпанные снежком веки. И едва шевельнул непослушными губами:
– Все, Леш.
Немного успокоившись и переведя дух, Леонов плюхнулся рядом.
– Нет не все, Павел Иванович! Давай мы сейчас с тобой речь для журналистов отработаем, – предложил он, чтобы хоть чем‑то отвлечь Беляева. – А то ты вечно перед микрофонами стоишь как дерево.
– Сам справишься, – пошептал тот. – Ты же теперь – герой.
– Да какой я… Ты участвовал в войне и был героем, когда я еще коров пас. Я только о небе мечтать начал, а ты уже врага бил. Сколько боевых вылетов сделал!
– Один…
– Что один?
– Всего один боевой вылет, Леш. Ты думал, я тогда пошутил в самолете перед прыжком? – натянуто улыбнулся Павел. – Я ведь правду сказал. Один боевой вылет, за который даже не успел нажать на гашетку.
Леонов вопросительно уставился на друга.
Тот продолжил рассказ ослабевшим голосом:
– Это наши «старики» японцев громили, а мы – «зелень» – самолеты заправляли и аэродром подметали. И вот мне, наконец, позволили совершить боевой вылет. Ну, думаю, наступила моя очередь. И я на что‑то сгодился… В тот день нас япошки атаковали – наскоро отбомбились, неприцельно побросав бомбы, и пошли обратно на базу. Мы их и догнать не успели. А на следующий день Япония капитулировала. Вот тебе и герой войны Павел Беляев.
Алексей с интересом смотрел на товарища. Потом, забыв про холод, снял перчатку и вытер снег, прилипший к его лицу.
– Ну и что! Ты на таких машинах летал, какие мне и не снились. «Ла‑11» – это же зверь, а не машина!
Развернувшись, он прислонился спиной к кораблю и почувствовал ужасную слабость во всем теле. Его тоже постепенно покидали силы.
– А я знаешь, почему в летное пошел? – тихо сказал он, глядя в тяжелое серое небо.
– Почему?
– Там стипуха была больше, чем в художественном. Сейчас писал бы свои картины и горя не знал. Так нет же… Зато теперь весь мир видел, как я на шланге болтался с раздутым как у жабы скафандром. Чуть не обделался, пока в шлюз залазил. Вот тебе и покоритель космоса Алексей Леонов. Пашка, прости меня…
– За что?
– За то, что за собой в космос потащил.
– Не‑ет. Это хорошо, что я с тобой полетел.
– Чего же хорошего?
Беляев через силу попытался улыбнуться. Заиндевевшие мышцы вокруг губ чуть натянули кожу – улыбка вышла неестественной.
– Хорошо, что ты не стал художником, – прошептал он. – А то с кем бы я полетел, а?..
Леонов обнял друга. А тот неожиданно сказал:
– Это ты прости меня, Леш.
– За что?
– Я должен был тебе рассказать об этом. Раньше… Но все как‑то не получалось…