У камина друзья выражали сочувствие Мирне. И все же… Пока он глядел в зеркало, у него возникло ощущение какого-то движения. Кто-то посмотрел на него и быстро опустил взгляд.
Но одна пара глаз постоянно следила за ним. Не мигая, не уставая.
Глаза Анри.
Пес невозмутимо сидел на полу, не замечая шума вокруг. Он смотрел на Гамаша. Смотрел как загипнотизированный. Ждал. Он мог ждать вечно, абсолютно уверенный в том, что Гамаш о нем не забудет.
Гамаш поймал взгляд овчарки и улыбнулся ему в зеркало. Анри замахал хвостом, причем его тело оставалось совершенно неподвижным.
– Что теперь, patron? – спросил Оливье, зайдя за стойку бара в тот момент, когда Гамаш повесил трубку.
– Теперь я еду в Монреаль. Дела ждут.
Оливье снял трубку:
– И у меня тоже дела. Удачи, старший инспектор.
– Удачи и вам, mon vieux.
Старший инспектор Гамаш встретился с Изабель Лакост перед домом Констанс, и внутрь они вошли вместе.
– А где Анри? – спросила она, включив свет в доме.
День стоял солнечный, но в комнате царил сумрак, словно все краски ушли из него.
– Оставил его в Трех Соснах с Кларой. Оба, кажется, были абсолютно счастливы.
Он пообещал Анри, что вернется, и пес ему поверил.
Гамаш и Лакост сели за кухонный стол и стали просматривать протоколы опросов соседей и данные криминалистической экспертизы. Монреальская полиция провела большую работу, сняла показания и отпечатки пальцев, отобрала образцы.
– Как я вижу, здесь только ее отпечатки, – сказал Гамаш, не отрывая глаз от отчета. – Никаких признаков насильственного проникновения, и дверь не была заперта, когда мы появились.
– Это ничего не значит, – возразила Лакост. – Будете обходить соседей – увидите, что большинство из них не запирают дверей, пока находятся дома. Район старый, обжитой. Преступность нулевая. Семьи живут здесь годами. В некоторых случаях – поколениями.
Гамаш кивнул, хотя и подозревал, что Констанс Уэлле запирала свои двери. Личную жизнь она хранила как зеницу ока и не хотела, чтобы кто-нибудь из доброхотов-соседей вторгался в нее.
– Коронер подтверждает, что ее убили до полуночи, – сказал он. – Когда мы ее нашли, она была мертва уже тридцать шесть часов.
– И вот вам объяснение, почему никто ничего не видел, – подхватила Лакост. – В такую темень и мороз все спали дома, или смотрели телевизор, или заворачивали рождественские подарки. А потом целый день шел снег, и все следы, которые еще оставались, замело.
– Как он вошел? – спросил Гамаш, подняв голову и встретившись взглядом с Лакост.
Старомодная кухня, казалось, ждала, чтобы кто-нибудь из них приготовил чай или съел печенье из вазочки. Гостеприимная кухня.
– Ну, когда мы приехали, дверь оказалась открытой, значит либо она ее не заперла и убийца вошел без всяких проблем, либо дверь была заперта, он позвонил и она его впустила.
– Потом он ее убил и ушел, – сказал Гамаш. – А дверь осталась незапертой.
Лакост кивнула. Гамаш откинулся на спинку стула и покачал головой:
– Констанс Уэлле не стала бы его впускать. Мирна говорит о почти патологической замкнутости Констанс, и отчет, – он постучал пальцем по бумагам, – подтверждает это. Когда ты в последний раз видела дом, в котором обнаруживается только один комплект отпечатков пальцев? Никто сюда не приходил. По крайней мере, никого не приглашали.
– Значит, дверь была не заперта, и он вошел.
– Но незапертая дверь противоречит природе Констанс, – возразил старший инспектор. – И, скажем так, ей пришлось выработать привычку не запирать дверь, как и все соседи. Приближалась ночь, и она собиралась лечь спать. А на ночь она наверняка запирала дверь, верно?
Лакост кивнула. Либо Констанс впустила убийцу, либо он вошел сам.
Обе гипотезы казались маловероятными, но одна из них отвечала действительности.
Гамаш вернулся к чтению отчетов, а инспектор Лакост внимательно обыскала дом, начав с подвала. Он слышал, как она внизу передвигает что-то. Кроме этих звуков, раздавалось лишь тиканье часов над раковиной, отмерявших уходящие мгновения.