– Ох, не хочу я тебя сегодня видеть… – пробормотал городской глава. – Ну, ладно, заходи, коли пришел. Ну и видок у тебя, Александр Яковлевич. Пьяный медведь балалайкой избил?
У мэра города Качалова – Пал Палыча Фаустова – была убийственная харизма. Статный, плотный, частично седой, недавно разменял полвека, массивное породистое лицо с тяжелым носом и такими сегодня глазами, что встречаться с ними было сущим насилием над личностью.
Сесть хозяин не предложил – пришлось маячить одиноким перстом посреди гнетущего великолепия.
– Опаздываешь на работу, приятель, – проворчал мэр. – На целых два часа опаздываешь…
– Пал Палыч, – взмолился зам. по земельным вопросам, – у меня сегодня дочь похитили и нас с женой чуть не грохнули…
– Да наслышан уже, славная ночка у вас состоялась. Ладно, пусть Кудесник разбирается – на то он и Кудесник… – отмахнулся Фаустов и смерил понурую фигуру подчиненного неприязненным взглядом. «Что-то еще произошло», – насторожился чиновник. Как и всякий преданный пес, он умел определять настроение и мысли хозяина по мелким нюансам – мимолетным гримасам, наклону головы, отрывистым репликам.
– Сочувствую твоим неприятностям, Александр, – начал издалека Пал Палыч. – Будем надеяться, что дочка найдется. Она у тебя такая милая, скромная, словно не из нашего аула… – последние слова он произнес без одобрения. Потом замолчал и вновь исподлобья уставился на подчиненного, не решаясь озвучить терзающую его мысль. «Реально что-то еще случилось, – запаниковал Жирницкий. – И будь я проклят, если это снова меня не касается…»
– Ты сегодня пил? – подозрительно повел носом мэр. – Чувствую, что приложился спозаранку к бутылочке… Ладно, угомонись, – сделал он предупреждающий жест. – А то опять уйдешь в глухую защиту: мол, у меня дочь похитили, душа сгорела… Черт с тобой, понимаю. Тут это самое, Александр…
Он не договорил, зазвенел телефон на столе, мэр потерял мысль, чертыхнулся и схватил трубку.
– Слушаю, Семеныч… Что случилось, говоришь?.. Пикет на Водопроводной улице? И чего хотят?… Ах, водопровода… – городской глава побагровел, но взял себя в руки. – А шоколада им не надо? Ведь ясным языком было сказано: подключение к коммуникациям отдаленных кварталов Кировского района намечено на 2014–2015 годы. А пока на эту роскошь в городском бюджете нет средств, неужели так трудно потерпеть?.. Сильно шумят, говоришь? Собираются идти маршем к районной администрации? А про слово ОМОН ты когда-нибудь слышал, Семеныч? Разгоните их к едрене фене, и все дела. Зачинщиков и организаторов в полицию, составить административный протокол, наказать рублем, будут вставать в позу – на пятнадцать суток… Ах, одни пенсионерки, ни одного мужика… Неужто совсем ни одного?.. Да уж, обмельчал в наше время мужик, все на женские плечи норовит переложить… Ну, ты уж как-нибудь выкрутись, Семеныч. Дубинками по почкам бабушек охаживать, конечно, нехорошо, прояви дар убеждения, все такое, в общем, работай. И не отвлекай по пустякам, научись уважать свое начальство, лады?
Фаустов швырнул трубку и несколько мгновений сидел неподвижно, закрыв лицо ладонью. Потом пробормотал:
– И такая дребедень целый день… Ну, что за народ, ей-богу, элементарных вещей не понимают, – поднял голову и удивленно уставился на активно потеющего Жирницкого, застывшего в позе ожидания. – А-а, ты еще здесь… Плохи дела, Александр Яковлевич, – как-то загадочно и не очень оптимистично вымолвил мэр. – Ты же у нас продвинутый в плане этой чумы двадцать первого века – Интернета?
– Мы все немного продвинутые, Пал Палыч, – пробормотал Жирницкий. – Прогресс шагает семимильными шагами… А вы о чем?
– Иди к себе, – поморщился Фаустов. – Войди в Y-Tube, набери свою фамилию и наслаждайся. А потом доложишь свои соображения… если не надумаешь к тому времени повеситься в сортире. Топай-топай, не задерживай, – он неприязненно покосился на покрывающегося восковой бледностью подчиненного.
Когда за Жирницким закрылась дверь, Пал Палыч нервно закурил, встал, поколдовал у бара, стенки которого были стилизованы под книжный шкаф (хрен догадаешься, пока не захочешь вытащить «книжку»), заправился рюмашкой коньяка и подошел к окну, из которого открывался живописный вид на южную часть города. Всегда, когда он хотел расслабиться, отвлечься от текущей чернухи, он обозревал свои владения, которыми управлял без малого девять лет. Два срока на посту мэра, и на последних осенних выборах он как представитель правящей партии, как единственный человек, способный управлять городским хозяйством, набрал восемьдесят процентов голосов избирателей. Кто-то возмущался, мол, вранье, подкуп, административное давление, фальсификация… Пошли они к черту – эти «видные оппозиционные лидеры» со своими прихлебателями! Двадцать лет уже возмущаются – то громче, то тише. В наше время с вилами на Кремль уже не ходят. Он четко выполняет линию партии и рекомендации из столицы, он идеальный руководитель, знает, как держать народ в узде и убеждать его, что живет он значительно лучше, чем десять, двадцать, тридцать лет назад (народ, разумеется, а не мэр). Городок, расположенный к северо-западу от Москвы – где фашисты сломали зубы в сорок первом, – добился невиданных успехов за годы правления нынешнего мэра. И ему плевать, что, проведи сегодня честную избирательную кампанию, он не набрал бы и пятнадцати процентов голосов. Эта чернь сама не знает, чего хочет. Очевидно, бардака, анархии и полного разложения. Кто изжил в городе организованную преступность? Кто построил красивые дома, посадил деревья, привел в Качалов иностранных инвесторов, дав работу сотням местных голодранцев?.. Он созерцал из-под сурово сдвинутых бровей раскинувшийся по обоим берегам реки город – прибежище восьмидесяти тысяч неразумных двуногих. Мэрия располагалась на возвышенности, а кабинет Фаустова – на последнем этаже недавно возведенного современного здания. Под окнами рассекал город и убегал за Издрю центральный Петровский проспект – застроенный приличными зданиями, утопающий в зелени. Левее – городской парк, правее – центральная площадь Героев Труда с пятью историческими, хотя и страшноватыми монументами, очевидно, тех самых, замученных трудом, героев. Площадь так и называлась в народе – «У пяти голов», перехлесты центральных улиц – Гостинодворская, улица Красная Ель, Ростовская, Левитана, Вишневая. Порядок, чистота, здания с претензиями на «купеческие», тротуары, а где-то и проезжая часть вымощены брусчаткой. В километре от мэрии с запада на восток протекала Издря, плутала между живописными холмами, блестела на солнце. В северной, правобережной, части располагались два городских района – Октябрьский и Советский (в последнем и находился городской центр с административными зданиями). На левом берегу один крупный – Кировский. Два моста через Издрю – был один, второй ввели в эксплуатацию с помпой два года назад. На юге, там, где обрывалась городская черта, чернел лес. На севере – коттеджные поселки, знаменитые Качаловские озера и самое живописное из них – Лебединое, вокруг которого было сломано столько «экологических» копий… Прилегающие к реке кварталы были застроены современными домами, белели маковки Вознесенской церкви, выделялись рослые очертания КРАС-банка, бизнес-центра «Качалов-Плаза», недавно отгроханной гостиницы о пятнадцати этажах. Не все еще ладно в этом городе, кто же спорит, имеются серьезные проблемы. Все эти трущобные окраины, особенно в Кировке, занюханный частный сектор, портящий вид, имеет место безработица, лихорадит предприятия. Но проблемы решаются! Кто тут осмелится возразить, что это не так?