Все это могло означать только одно: Луи уже в курсе. Следовательно, возможны две гипотезы. Его служба либо напрямую, либо посредством параллельной операции держит ситуацию под контролем. В таком случае двое писак и шагу не могут ступить без их ведома. Вторая возможность: военная разведка создала ситуацию в рамках чужой интриги и речь идет о дезинформации.
Но Карим не видел ни малейшего смысла в подобных вещах, подвергающих огромному риску все задание, а в особенности его самого как основного агента. Если пресса заметит его среди других джихадистов и если ему доведется выбраться живым, к нему будет масса вопросов. Вмешается полиция и в конце концов разберется и раскрутит все. Это вызовет беспрецедентный скандал. К тому же его контора не единственная, занимающаяся этим делом, и то, что творят другие, по крайней мере по подозрениям Карима, еще хуже. Предать дело гласности означало бы дискредитировать французскую разведку и страну в целом.
Если ему доведется выбраться живым.
Глаза Феннека машинально в четвертый раз скользнули к дальней двери.
Стоило бы посмотреть. Все это не имело никакого смысла. Его изолировали все больше и больше, и он не понимал почему. Мозг Карима несколько секунд работал в усиленном режиме. Его изолировали. И за это время устранили подозреваемых террористов, готовящих покушение с использованием химического оружия. Когда удастся изъять химикат, потребуется разработать правдоподобную историю, в случае если кому-то захочется покопаться в этом. Понадобятся убийца — козел отпущения — и люди, которые его видели, — беспристрастные свидетели.
Он.
Журналисты.
Феннек повернулся к своему куратору, и ему не понравилось то, что, как ему показалось, он прочел в его глазах.
Генерал де Стабрат появился в гостиной через некоторое время после ухода агента.
— Я уж подумал, вы его теряете. Мне кажется, он в сильном напряжении.
— Уже давно. Нам следует вытащить его оттуда. — Не вставая, Луи закурил новую сигарету.
— Пока рано. Выведем его из игры, когда будем абсолютно уверены.
— Он нестабилен, генерал. Вы сильно рискуете.
— Не «вы», командир. «Мы». Это ваш питомец, вы его натаскивали, вам и вести его до самого конца. Разумеется, под моим чутким руководством.
— Давай поскорее, у меня мало времени.
Ружар уселся напротив Дюссо. Они только что встретились в неприметном баре поблизости от военного училища.
— Спасибо, что согласился со мной встретиться. Я…
— Я пришел только из дружеских чувств. — Бывший высокопоставленный чиновник казался взволнованным.
— Так о чем тебе говорит присланная мною фотография?
— Она говорит, что тебе следует прислушаться к моему совету и держаться подальше от дел Шарля Стейнера.
— Значит, Жан-Франсуа работает на него, в Обществе оперативной обработки, управления и надзора?
Дюссо отвел взгляд, но в конце концов очень тихо ответил:
— Во всяком случае, я так понял.
— Ты так понял? И все же это официально или нет? Впрочем, существует ли в делах этой конторы что-нибудь официальное?
Новые увертки.
Журналист спохватился, что тон его вопросов слишком настойчив, и продолжал более спокойно:
— По крайней мере, знаешь ли ты его имя?
Бывший высокопоставленный чиновник покачал головой, открыл рот, чтобы заговорить, и, передумав, снова закрыл его.
— Я тебе уже говорил, из-за грядущих событий…
— Время деликатное, я прекрасно тебя понимаю и, уж поверь, очень серьезно отношусь к твоим словам. Означает ли это, что я стал жертвой чьих-то происков?
Нет ответа.
— На кого работает Стейнер?
Дюссо выпрямился.
— Единственное, что я могу сказать, — это что на кого-то работать еще не означает разделять его взгляды.
— И все? Это необходимо придать гласности. Ты не можешь молчать. Мы должны…
— Мы должны? Ты и я? Что еще я должен? Я отошел от всего этого, Бастьен. Ты журналист, тебе и копаться. Я-то легко могу представить, что произойдет: ты сам остановишься или тебя, как обычно, затормозит Клейн.
— Я не хочу, чтобы ты так говорил. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не буду, как все эти…
— Я не дурочка, даром служащая тебе на посылках, а заодно и любовницей, когда тебе заблагорассудится! Так что избавь меня от высоких слов. К тому же я очень твердо сознаю две вещи: твоя карьера еще не завершена, а моя пенсия только начинается. Мне пора. — Бывший высокопоставленный чиновник положил на стол деньги и поднялся.
Ружар последовал его примеру, и они молча вышли. На улице они обменялись торопливым рукопожатием и разошлись в разные стороны, не заметив, что с противоположной стороны их сфотографировали двое туристов.