Офицер госбезопасности заметил того, кого искал, в глубине зала. Уткнувшись носом в газету, Беньямина в одиночестве поедал огромный антрекот.
— Друг! — Увидев перед собой Понсо, алжирец поднял к «коллеге» искаженное вымученной улыбкой круглое лицо. — Присаживайся. Давай присаживайся. Как дела?
— Я бы сказал, не так хорошо, как у тебя. — Понсо протянул руку через стол и притворно дружеским жестом похлопал собеседника по выпирающему животу. — Ты больше не соблюдаешь Рамадан?
— Я? — Беньямина презрительно отмахнулся. — Ты же меня знаешь.
— Мне так казалось, но… Я думал, что могу на тебя рассчитывать, а ты почему-то не ответил ни на один из моих последних звонков.
— Я был завален работой, друг.
— Знаю, знаю, что это такое.
— Но я собирался позвонить, Аллахом клянусь!
Понсо улыбнулся:
— А я уже и сам пришел. Но если я тебе мешаю, могу прийти попозже. Мне бы не хотелось затрагивать неприятные темы в присутствии всех твоих друзей.
Прежде чем снова посмотреть на Беньямину, он обвел взглядом зал.
Алжирец молитвенно поднял руки. Его отвислые потные щеки подрагивали.
— Не стоит волноваться. К чему нам осложнять свою жизнь, не так ли? Что я могу для тебя сделать?
Гарсон подошел, чтобы принять заказ. Понсо отказался от обеда. Когда они снова остались одни, офицер перегнулся через стол к Беньямину:
— По какому такому поводу наши «лучшие враги» сейчас так суетятся?
— Сейчас?! — Язид снисходительно наклонил голову. — Сейчас?! Ты серьезно, друг? Сейчас весь мир суетится!
Понсо крепко схватил его за запястье:
— Чихать я хотел на «весь мир», друг. Меня интересует, что происходит во Франции. Так что наведи справки и позвони мне. Да поскорей! — Он отпустил руку собеседника и поднялся. — Было очень приятно, как всегда.
— Мое положение становится все более и более невыносимым.
Луи стряхнул пепел в пластиковый стаканчик, до середины наполненный уже почерневшей водой, в которой плавали окурки.
— Теперь я под колпаком не только у полиции.
— У кого еще?
— У Туати. Он тоже меня подозревает. — Пауза. — И установил за мной слежку.
Куратор принял новость, скептически кивнув:
— Зачем? Как давно?
Карим сразу подумал об Амель Балимер, о происшедших накануне событиях и обо всех случаях, когда их пути пересекались.
— Полагаю, с той ночи, когда я взломал замок и влез в «Аль Джазир». — (Не может быть и речи, чтобы он рассказал Луи о девушке.) — Когда мы встретились на улице, мое объяснение его не удовлетворило. — (Лгать не так уж сложно. Уже давно не сложно.)
— И это все?
— Нет. — Феннек внимательно вглядывался в лицо собеседника, пытаясь понять его реакцию. — Слухи о причинах исчезновения братьев разрастаются. — (Он ничего не увидел.) — Паранойя исламистов достигла предела. Они убеждены в существовании американо-сионистского заговора, имеющего целью уничтожить их с благословения французских властей. — (Какой-то изобличающий «пустяк» в нем самом.)
Луи что-то неразборчиво нацарапал на листке.
— Вернемся к Туати. Я читал твои отчеты, но его образ расплывчат, сбивчив. Повтори, что ты думаешь о нем и о его роли.
— Это правоверный, убежденный. Во-первых и прежде всего, проповедник, к тому же служит вербовщиком. Он отбирает, обучает и направляет потенциальных джихадистов. Кроме того, он посредник. И у меня есть подозрение, что именно он организует встречи в «Аль Джазире». Вы нашли что-нибудь интересное на него в записных книжках?
— Мы над этим работаем, я поставлю тебя в известность, когда придет время. Может ли он быть в курсе готовящейся операции?
Карим на некоторое время задумался.
— В деталях — нет. Так мне кажется. Если бы что-то носилось в воздухе, он бы об этом знал или хотя бы подозревал, но не больше. Он не является непосредственным участником боевых действий в прямом смысле слова. Помимо всего прочего, он исполняет обязанности сторожевого пса в своем квартале.
— Ты хочешь сказать, что, если бы у него были подозрения относительно кого-нибудь, он бы мог вмешаться и при необходимости принять жесткие меры?
Прежде чем кивнуть, Феннек выдержал паузу. Мысли его были далеко: они сосредоточились на незнакомце, сопровождавшем журналистку вчера вечером, и на причинах, заставивших секретные службы рискнуть настолько приблизиться к прессе.