Карим кивнул:
— Мы встречались в «Аль Джазире».
— Как ты, гуйа? [23]Вот уже несколько дней, как я упустил тебя из виду. Работу нашел?
Отрицательное движение головой.
Мохаммед продолжал, обращаясь к ливанцу:
— Вот молодой человек, поистине многообещающий, набожный мусульманин. Одно время сбился с пути истинного, но в конце концов пришел к своим.
Салафист,по возрасту едва ли старше Карима, по-братски положил руку ему на плечо и, не говоря больше ни слова, так пристально посмотрел на него, что Карим вынужден был опустить глаза.
— Поэтому мы и хотим помочь ему.
Насера это уже не интересовало. К нему подошел Джафар, обращенный мусульманин, и что-то зашептал на ухо. Однако вскоре их прервал приход имама, занявшего свое место перед михрабом, [24]углублением в стене кибла,и затянувшего Фатиху, первую суру Корана, с которой начинается молитва:
— Аллах акбар! [25]
Вскоре к нему присоединился хор правоверных, стоящих позади него плечо к плечу, нога к ноге, молитвенно сложив открытые ладони одна на другую на уровне пупка.
— Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного… Хвала Богу, господину миров… Милостивому, Милосердному… Царю в день суда… Тебе поклоняемся, и Тебя просим помочь… Веди нас по дороге прямой… по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал… Не тех, которые находятся под гнетом, и незаблудших… [26]
Молодой клерк, в бежевом плаще и темном костюме, среднего роста и телосложения, с короткими и черными, как его глаза, волосами и угловатым лицом, пересек Гайд-парк Корнер. [27]Он вышел на Пиккадилли в районе Лестер-сквер. Продолжительная прогулка, быть может последняя, привела его с Бромптон-роуд в Южном Кенсингтоне к Мейфэр, [28]где располагалась его квартира. Прекрасная прогулка, не нарушенная дождем. Было начало апреля, и впервые за долгое время он чувствовал себя спокойно.
Он поужинал в «Коллекшн», заведении, ненадолго вошедшем в моду, как всё в Лондоне. В этом городе все происходит быстро, он его больше не понимал. Не желал понимать. Медовый месяц закончился. Бьющая через край энергия британской столицы, какое-то время притягивавшая, теперь приобрела отталкивающие черты. Значит, пора уезжать. Именно это он в общих чертах и сообщил приглашенным на ужин друзьям. Он возвращается в Париж. Решение не слишком внезапное, так что никто за столом не стал его обсуждать.
Даже его компаньон Олаф, предупрежденный намного раньше, днем. Это решение не создавало трудностей и в профессиональном плане. Встречались они уже редко, всегда в перерыве между двумя самолетами или двумя встречами за границей. Им было сложнее обходиться без портативного компьютера, мобильного телефона, электронной почты и конференц-кола, [29]нежели без офиса с секретарем, арендованного ими в Сити для спокойствия клиентов и банкиров.
Он пересек Пиккадилли и остановился на опушке мрачного Грин-парка, [30]но не решился войти в него. Пока он любовался застывшим по другую сторону парка Букингемским дворцом, [31]за ним медленно следовал black cab. [32]Его взгляд заблудился среди деревьев Сент-Джеймса, за оградой королевской резиденции, и у него появилось ощущение, что он видит это место в последний раз. Ощущение стойкое и вызывающее тревогу.
Безмятежность совершенно покинула его.
Молодой человек решил перейти на другую сторону улицы и вернуться домой. Его почта вперемешку с корреспонденцией других обитателей лежала на столике в холле. Он задержался, чтобы тут же разобрать ее. Несколько счетов, ежемесячный журнал, на который он был подписан, реклама — все адресовано на имя Жан-Лу Сервье, ground floor and basement flat, 13 Bolton St., London W1. [33]Ни одного личного письма, написанного от руки, дружеского. Он все там и оставил.
Этим вечером, войдя в прихожую своей квартиры, Сервье в который раз потратил несколько секунд, пытаясь понять, что не так. Он больше не видел себя на стене против двери. Не хватало зеркала. Он не стал заходить в гостиную и отправился прямиком в кухню, чтобы налить большой стакан воды. Затем спустился на нижний этаж. Гардеробная показалась ему пустоватой, так же как спальня и полки ванной комнаты.
Тишина была слишком гнетущей.
Решительно он не мог больше здесь жить.
20.04.2001
По случаю окончания учебного года в Школе журналистики несколько профессиональных журналистов устроили коктейль на улице Лувр. Неизменно приукрашенные похотью и шампанским, подвиги совершенно раскрепостили юную плоть, что позволяло легко распознать наиболее развязных и честолюбивых и наименее щепетильных.
Пропустив свой традиционный по пятницам стаканчик с банкирами, Сильвен пришел на коктейль и нашел Амель в компании двоих мужчин. Одного из них звали Лепланте, он был карикатуристом в ежедневной государственной газете и названым крестным отцом девушки в журналистике. Его Сильвен уже встречал. Высоченного, поджарого сорокалетнего рисовальщика с лицом воскового оттенка можно было узнать издали. Другой был ему незнаком. Ростом он был пониже своего собрата; его привлекательное лицо, хоть и рябое, венчала всклокоченная кудрявая каштановая шевелюра с проседью. Он старательно соблюдал стиль смурного и небрежного задиры, в который входила хорошо постриженная трехдневная щетина. Неотрывно глядя на Сильвена, он представился, назвавшись журналистом Бастьеном Ружаром.
— Из известного еженедельника! — восторженно добавила Амель.
Скромняга Ружар потупился и поклонился.
— Он освещает все нашумевшие уголовные дела и теракты тоже.
— Но… — Сильвен изобразил широкую улыбку, — я думал, тебя интересует политика?
Он обнял невесту за талию и нежно привлек к себе.
— Только дураки не могут передумать. — Амель не заметила легкого раздражения в тоне вопроса и продолжала: — К тому же терроризм и политика связаны между собой.
Ружар поддакнул, глядя не на девушку, а на ее приятеля:
— Я начинал свою карьеру в политической сфере. Когда-то и у меня были великие идеи. Я бросил, когда понял, что победивший либерализм в конце концов сведет с ума всех наших руководителей. Навар слишком хорош, чтобы иметь хоть какие-то иллюзии относительно амбиций тех и других. С криминалом хотя бы никаких неожиданностей, он не скрывает своего истинного лица под маской порядочности. Но хватит обо мне. Вы, значит, и есть тот самый успешный и гуманный банкир, достоинства которого вот уже битый час расхваливает нам Амель? Ваш план размещения капиталов во Вьетнаме очень интересен. Что дают ваши исследования занятости? С финансами там не просто.
Сильвен отвел глаза:
— Пока ничего. — Он бы предпочел не отвечать на провокацию. — Проводишь меня в бар? Мне надо с тобой кое о чем поговорить.
Они с Амель извинились и откланялись.
— «Иллюзии лопаются, точно кожура на зрелом плоде, а плод — это…» — Лепланте не успел закончить.
— «…опытность. Она горчит; но в самой ее терпкости сокрыта целительная сила» [34]и так далее… Я тоже, как тебе известно, могу цитировать Лабрюни. [35]
— И все же, когда плод упадет, мне бы хотелось оказаться возле дерева.
— Не тем местом думаешь.
Карикатурист повернулся к своему собрату:
— И это ты мне говоришь?
Не переставая разглядывать толпу студентов, Ружар рассмеялся:
— Что, если свалить отсюда? Я тебе поставлю стакан в другом месте, здесь скука смертная.
Карим, не раздеваясь, лежал на постели в крошечной однокомнатной квартирке на улице Солитэр, в двух шагах от площади Фэт. Свет он не включал, и комната освещалась только экраном работающего без звука маленького телевизора, который он не смотрел. Квартира была спартанской, скудно меблированной уже бывшими в употреблении предметами из магазина ИКЕА и довольно неухоженной. Листовки и брошюры на французском и арабском языках спорили за немногое незанятое пространство пола с грязной одеждой и несколькими парами обуви. Потрепанный Коран лежал на ночном столике поверх стопки восхваляющих силу и величие духа моджахедов видеокассет с записями проповедей, покушений на самоубийство и тренировок в отдаленных лагерях. Платяной шкаф был битком набит дешевой спортивной одеждой, самыми обыденными шмотками и даже тремя темными униформами, относящимися к тому времени, когда предполагалось, что он работает в наземной службе одной авиакомпании. Контора его обанкротилась, но он сохранил несколько платежных ведомостей — они, вместе с его более свежими декларациями Французского фонда занятости, были выставлены напоказ на откидном столике в кухоньке.
26
Здесь и далее текст Корана цитируется по кн.: Коран / Пер. И. Ю. Крачковского. Изд. 9-е. Ростов н/Д: Феникс, 2007.
27
Площадь в Лондоне, примыкает с юго-востока к Гайд-парку, считается самым перегруженным и шумным перекрестком в Великобритании.
31
34
35
Gerard Labrunie (1808–1855) — французский писатель и поэт-романтик, известный под псевдонимом Жерар де Нерваль.