Неподвижность и тишина.
Линкс долго сидел, не шевелясь и обхватив руками шею мертвеца.
Амель внезапно проснулась. Она никак не могла отделаться от воспоминания об осуждающих глазах того человека из бара в двадцатом округе. Вместе с ее лионским «спасителем», с его угрозами и проклятиями на устах и гигантским карающим перстом, он всю ночь преследовал девушку.
Она лежала рядом с Сильвеном, живот свело от страха. Муж спал, повернувшись к ней своим спокойным лицом. Это безмятежное выражение, которое она так часто видела за последние четыре года, больше не приводило ее в восторг. И теперь оно не только не успокоило ее, но еще и оживило кошмарное чувство вины, преследовавшее молодую женщину во сне. Ей стало трудно смотреть на мужа, даже спящего.
Амель перевернулась на спину. Запах мужа стал немного слабее. Их с Ружаром профессиональная деятельность приобрела определенный смысл. Предстояли бои, и молодая женщина чувствовала, что готова снова принять в них участие. Не может быть и речи, чтобы она позволила кому бы то ни было запугать себя.
Амель тихонько повернула голову направо. Будильник подтвердил, что еще очень рано. Слишком рано. Они легли меньше четырех часов назад, а ей уже не спалось. Безотлагательная потребность. Иначе она не могла бы описать чувство, овладевшее ею в последние два дня и дающее ощущение, что все, что она переживает, происходит слишком медленно и скучно. Она испытывала потребность двигаться, что-то переделывать, исправлять, причем быстро. До чего глупо.
Вчера вечером в ресторане Сильвен решил, что она устала. Амель не принимала участия в разговорах и молча изнывала от тоски, неспособная заинтересоваться тем, что происходит за столом. Чтобы скоротать время, она написала Сервье эсэмэску и стала ждать ответа. Когда около часу ночи она отключила мобильный, ответа все еще не было. Это лишь усилило ее чувство тревоги и неудовлетворенности.
Когда они возвращались, муж заметил ее состояние. «Погасшая». Он произнес это слово в машине, имея в виду «отсутствующая». Ответом ему было ее упорное молчание, и он предпочел воздержаться и не углубляться в эту тему. Оба не имели ни малейшего желания касаться деликатного вопроса. Не сейчас. Момент выбора между доверием и откровенностью еще не пришел, если когда-то и придет.
Амель попыталась вспомнить, где она оставила телефон. В сумке, далеко от спальни. Осторожно, чтобы не разбудить Сильвена, она встала. День обещал быть длинным.
Камель и Фарез находились в плохо освещенном, сыром, холодном и зловонном туннеле. На обоих были защитные очки, строительные каски и непромокаемые комбинезоны канализационных рабочих. Свод над их головами в радиусе примерно двух метров был освещен мощными прожекторами, которые они сами установили в кромешной темноте.
Ксентини кивнул, и Фарез запустил колонковую трубу. Прочно прикрепленный к стенам и полу канализации инструмент вгрызся в потолок. К их ногам, смешиваясь со сточными водами, сразу потекли конденсат и смазка.
После получаса непрерывной работы машина остановилась, и они из предосторожности отодвинулись от проделанного отверстия.
Камель отправил в дыру контрольный зонд, подтвердивший, что отверстие безупречно. Он показал Фарезу бетонный керн:
— Режет пробку длиной пятьдесят сантиметров. Буду демонтировать оборудование и начну укладывать.
Прошло еще три часа, в течение которых они трудились, не теряя ни минуты. Туннель опустел и понемногу приобрел тот вид, какой имел до их прихода вскоре после полуночи. Пикап с логотипом «Париж», на котором они прибыли, снова принимал все их имущество. Отходы отправились в соседний главный коллектор.
Когда, вернувшись снаружи, Фарез встретился с Камелем, тот внимательно осматривал свод:
— Видимых следов почти нет. Если не знать, что это здесь, невозможно заметить, что кто-то пробурил потолок. Отличная работа, брат. — Он положил горячую руку на плечо Хиари, так ловко скрывшего результат их работы. — Когда, ты сказал, будет следующий эксплуатационный осмотр?
— Когда я узнавал в канализационной службе, он был назначен на двадцать второе ноября.
— Значит, через пять дней?
Фарез кивнул:
— А потом ничего целых четыре месяца. Мы спокойно сможем работать по всей зоне. Даже будем оставлять оборудование на месте. На плане я обнаружил подсобку, которую мы можем использовать. Хочешь, покажу?
Ксентини покачал головой:
— В другой раз. Сначала посмотрим, не заметил ли нас кто-нибудь. Пошли отсюда, не могу больше терпеть эту вонь.
В конце тупика в тринадцатом округе находился заброшенный вокзал. Во избежание проникновения в него двери и окна первого этажа были замурованы. Иллюзия. Лестница, теоретически закрытая металлическими воротами и решеткой, этим вечером не помешала проникнуть на пути малого кольца. [183]А оттуда люди могли попадать в здание с перрона.
Приглушенный, быстрый и назойливый электронный битзаполнял все звуковое пространство квартала и сопровождал их приближение. Вскоре за грязными стеклами Карим заметил вспышки стробоскопа и сумел различить движущиеся внутри здания неясные силуэты. Много. Было одиннадцать вечера, суббота, и они с Неззой совершали первый обход клиентов.
На ступенях группа из трех десятков подростков. Все исхудалые, все одинаково одетые: черные и защитные куртки с капюшонами, спортивные штаны. У всех татуировки, пирсинги; все меченые, клейменые. Под охраной голодных собак они несли караул и проверяли входящих. Пиво и сигареты с дурью переходили из рук в руки.
Они с Неззой пришли пешком со стороны улицы Луаре, и Феннек сразу заметил припаркованную метрах в тридцати от входа машину с тремя пассажирами. Легавые. Возможно, не одни. Было не похоже, что их интересует происходящее в воротах. Они здесь не для того, поскольку мало что могут сделать, и знают это. У Карима возникло подозрение, что они, скорее всего, подстерегают дилеров, достаточно тупых, чтобы явиться без прикрытия. Вроде них с Неззой: с преступными рожами и образцами пилюль, коки и гашиша в рюкзаках. Да еще с пистолетом девятого калибра, который Незза засунул себе за пояс. Ввязаться в перестрелку или быть арестованным за торговлю дурью — не лучший способ завершить в целом блестящую карьеру офицера разведки.
Карим легонько ткнул Нуари локтем, тот кивнул — он тоже видел, — но продолжал идти вперед, не проявляя ни малейшего признака паники. Они беспрепятственно подошли к воротам. Его товарищ поздоровался с какими-то знакомыми и направился к лестнице. Поднимаясь, он по-арабски высмеивал всех этих выродков, хатаи,которые покупают у него дерьмо, чтобы задурить себе башку. Его последние слова потонули в звуках баса, сила которых увеличивалась по мере того, как они поднимались по лестнице. Оказавшись на перроне, Незза едва уловимым движением подбородка велел Феннеку осмотреться на местности.
Плотная толпа подпрыгивала на месте — отсутствующая, погруженная в тупое созерцание высоких стен ограды, буквально сотрясающихся от музыки. Если не считать нескольких разноцветных бенгальских свечей и отхаркиваний глотателей огня, вокруг которых образовались небольшие группки, никакого постоянного освещения внутри здания не было.
Незза и Карим внедрились в плотную копошащуюся темноту. Их толкали люди с закрытыми и подозрительными или отсутствующими лицами. Мужскими или женскими, определить было невозможно. Усиленная бетонными стенами музыка оглушала. Атмосфера могла бы быть праздничной, но отдавала скорее жестокостью, вытесненной на периферию сознания.
Нуари проорал агенту в ухо:
— Заткнуть бы всех этих дерьмоедов.
Кивок. Феннеку не потребовалось совершать над собой усилие, он был согласен. Его внезапно осенила мысль о том, что все это он делает впустую, и игла гнева стала колоть его изнутри. Эти люди не стоили трудов.