Хмурясь, он взглянул в сторону Аниты, и Бурову стало ясно, что здесь, на берегах озера, все же властвует мужское начало. А еще он понял, что графы, как и драконы, бывают разные — низшего звена и высшего, командного. Ох как непросто там у них, в этой Hierarchia Occulte.[190]
Обедать сели и впрямь без промедления — лобстеры, мало того что пойманные в озере на блесну, сварились вопреки всем законам физики практически мгновенно. Да и вообще вся трапеза была отмечена печатью магии — стол вдруг сделался огромным и дубовым, шезлонги превратились в кресла, а на скатерти, не иначе самобранке, появились всякие там антроме вроде индейки с шио, рулады из кролика, куропатка с трюфелями, фазаны с фисташками, маринады из цыплят да бесчисленные салаты. На гуся от Лоренцы и на раков от Сен-Жермена никто даже не взглянул. Да, совсем неплохо кормили у волшебников-то, на свежем воздухе, под пение птиц. Однако Буров толком не ел, все больше думал, горестно вздыхал. Дедушка-китаец, академик Миша, долгожитель Глеб Ильич… Кто следующий? Что это за время, блин, такое, более напоминающее безвременье? Где все шиворот-навыворот, набекрень, против правил, наоборот. Нет, что-то двадцать первый век Бурову положительно не нравился…
А за столом тем временем текла беседа ни о чем, на отвлеченную тематику. Анита сетовала на нравы гладиаторов, Сен-Жермен рассказывал о Пунической войне, Копт живописал охоту на гусей в компании своего приятеля фараона Махматона.[191] Лоренца по обыкновению молчала, тихо улыбалась, смотрела на супруга аки кролик на удава — между ними ясно чувствовалась магнетическая связь. Не между кроликом и удавом — между великим Коптом и его uxor[192] Лоренцей. Наконец пиршество подошло к концу..
— Итак, сударь, к делу, — веско изрек Сен-Жермен после кофе, бросил вспоминать о талантах Ганнибала и с оценивающей улыбочкой уставился на Бурова. — Как у вас с воображением, сударь? Вполне сносно? Тогда представьте себе слепня — в буквальном смысле слепое, кровожадное, омерзительное насекомое. Ни на йоту не понимающее, что творится вокруг, и умеющее по сути только одно — жалить безответную, на редкость терпеливую корову. При этом оглушительно жужжа, источая отвратительные миазмы и повинуясь некоему невидимому советчику, который постоянно твердит: «Больше крови! Больше боли! Больше зловония! Тебе можно все, ты — венец мироздания!» И какой же будет в конце концов финал? Как, сударь, по-вашему? — Кашлянув, Сен-Жермен сделал паузу, заглянул Бурову в глаза и крайне благожелательно кивнул. — Ну конечно же, финал будет плачевный. Долготерпение коровы постепенно иссякнет, и она отыщет способ избавиться от слепня.
Он вздохнул, кинул взгляд на озеро и уже без всякой улыбочки сказал:
— Так было уже не раз — и в Золотой век, и в Серебряный, и в эпоху Бронзы. Трижды на Земле цивилизация погибала и трижды подобно птице Фениксу возрождалась, естественно, деградируя, на все более низком уровне. Эх, видели бы вы только, сударь, как жили Асуры[193] в этом своем Золотом веке! Гм… Впрочем, и они в конце концов не устояли перед коварством рептов. Те ведь только поначалу воевали открыто, а затем вдруг резко изменили тактику — встали на макиавеллиевский[194] путь коварства, с тем чтобы уподобить людей змее, кусающей себя за хвост. И, увы, преуспели в этом — Асуры, невзирая на свое могущество, канули в Лету. Так же как и атланты, гипербореи, жители континента My.[195] И человечество Калиюги ждет подобная печальная участь, хотя бы даже потому, что оно уверено в своей исключительности. Как же, как же, мы вершина совершенства, мы единственный разумный вид. А драконы между тем уже везде. Они купили правительства, внедрились в политику, контролируют финансы, науку и культуру. Причем действуют тайно, исподтишка, загребая жар чужими — человеческими — руками. Они развязывают войны, тормозят прогресс, извращают религии, разжигают национализм. Чего только стоит история с этим избранным народом, которому все прочие будут даны в услужение, «яко рабочий скот». В общем, как вы, сударь, уже поняли, вся сила рептилоидов в скрытности. Хотя в последнее время они обнаглели до того, что стали похищать людей и проводить над ними генетические эксперименты в подземных, устроенных по соглашению с правительствами лабораториях.[196] Как видно, уверовали, канальи, в свою полную безнаказанность. А самое главное, совершенно неясно, что движет этими тварями, в чем корень причины их гнусных устремлений, что вообще, по большому счету, им нужно на Земле. Вот уж воистину — Perpetuum in essentia pericula occulta…[197]
— Значит, ставят опыты на людях? — подобрался Буров, вспомнил звероферму в тайге и задал извечный вопрос: — И что же делать?
А сам прикинул, сколько у него осталось патронов…
— Хороший вопрос. Ребром, — усмехнулся Сен-Жермен, одобрительно кивнул и сделал знак Лоренце, чтобы та налила еще кофе. — Вот его-то и задали себе в свое время люди видящие, обладающие auctoritas,[198] pentagrammatica libertas[199] и vis humana.[200] Люди, владеющие ars magna,[201] увенчанные corona magica,[202] узревшие pericula occulta.[203] He тупая аморфная толпа, все эти hommes de terrent,[204] отмеченные veulerie,[205] lucrum[206] и restrictio.[207] — Сен-Жермен поморщился, сделал паузу и отпил глоток крепчайшего мокко. — И было создано братство protectores,[208] тех, кто обладает ratio,[209] наделен le force[210] и не теряет ни при каких обстоятельствах spes.[211] Мы назвали его «Мужским клубом»…
— Прошу простить, мессир, но вы меня не переубедите. Название на редкость неудачное, — вмешалась в разговор Анита и яростно располовинила кремовое нежнейшее ореховое пирожное. — Ох уж мне этот Парацельс с его вечным женоненавистничеством.[212] А о мэтре Леонардо я уж и не говорю…[213]
— Ну вот и отлично, мадам, молчание это золото, — мило улыбнувшись, прервал ее Сен-Жермен и невозмутимо продолжил: — Да, сударь, в нашем «Мужском клубе» есть и женщины. Однако и Виракоча,[214] и Кецалькоатль,[215] и Уан,[216] да и Иисус из Назарета были все-таки мужчинами…
— Вот именно, мессир, может, поэтому у них ничего и не вышло, — криво усмехнулась Анита, однако, вспомнив что-то, сразу замолчала и перестала скалиться. — Впрочем, как и у бедняжки Гепатии,[217] и у Сафо,[218] и у Марии из Магдалы…[219]
— Итак, сударь, в двух словах, — сделал вид, что не услышал ничего, Сен-Жермен, выпил залпом кофе и вытащил батистовый, внушительных размеров платок. — Время не есть нечто ограниченное, однонаправленное, заключенное в некие конкретные пределы — sic mundus creatus est.[220] Restutio и roversibilitis[221] — это неотъемлемые свойства мира. И потому всегда есть шанс, исправив прошлое, повлиять на настоящее и предопределить будущее. Однако, сударь, увы, connaissance des temps,[222] это еще не все. Сколько раз мы посылали в прошлое наших fratres[223] — магов, просветителей, наставников, учителей, призывавших человечество к миру, терпению, доброте, любви. Только без толку, ложь и ненависть, навязываемые рентами, оказались людям куда милее. Просветителя Виракочу забросали камнями,[224] суть учения Кришны вывернули наизнанку, христианство сделали основой для создания инквизиции. Нет-нет, жить по-человечески человечество не желало. И тогда мы поняли, что клин вышибают клином — нужно не взывать к заблудшему стаду, а вести его, направлять, уберегать от ошибок, защищать от космических волков. Этот мир спасет не любовь, а сила. Не эстеты, не философы, а воины… Но воины божьей милостью, презирающие смерть, те, кому в жизни нечего терять, кроме чести. Самые лучшие. Такие, как вы, сударь… — Дабы подчеркнуть сказанное, Сен-Жермен замолк, выдержал эффектную паузу, и в голосе его послышалось уважение. — Да-да, сударь, мои аплодисменты: вы лучший воин своего времени. Есть, конечно, и посильнее, и побыстрее, и покоординированнее, однако совокупность всех ваших качеств вне всякой конкуренции. Это, знаете ли, как у самострельного тромблона[225] вашего же оружейника… э… как бишь его…
191
Фараон из второй династии, правивший в Египте в эпоху Древнего царства (3325–3282 до н. э.)
194
Никколо Макиавелли (1465–1527) — итальянский политический деятель. Считал, что для достижения цели все средства хороши. Имя его сделалось синонимом коварства, хитрости, грязных трюков и неразборчивости в методах.
196
Только по официальным данным ЮНЕСКО, на планете каждый год бесследно исчезает два миллиона людей. Что же касается подземных баз для проведения опытов, то здесь уместно вспомнить бывшего сотрудника американских спецслужб Билла Купера, вплотную занимавшегося вопросами обеспечения их безопасности. Так, в частности, им описывается семиэтажный подземный комплекс, где занято примерно восемнадцать тысяч пришельцев и десять тысяч людей. Первый уровень — служба безопасности и коммуникации. Второй уровень — помещения для людей. Третий уровень — управления, бюро, лаборатории. Четвертый уровень — эксперименты по контролю над разумом (на людях). Пятый уровень — помещения для инопланетян. Шестой уровень — генетические эксперименты на людях. Седьмой уровень — холодильная камера для хранения результатов неудавшихся экспериментов. В настоящее время на территории США действуют предположительно семьдесят пять таких подземных баз. К примеру, четыре из них располагаются в углах квадрата, образованного штатами Юта, Колорадо, Нью-Мексико и Оризона, еще одна — в Неваде, в районе, называемом «Страной Грез», глубоко под озером Грум Лэйк. Местонахождение подобных комплексов у нас в отечестве неизвестно, однако, если же судить по звероферме, обнаруженной Буровым в тайге, расположены они вполне укромно, со знанием дела, подальше от посторонних глаз.
212
Речь идет о Филиппе Ауреоле Теофрасте Бомбасте из Гогенгейма (1493–1541) — гениальном целителе, философе и алхимике. Будучи оскоплен в детстве то ли в результате несчастного случая, то ли пьяным солдатом, он всю свою жизнь сторонился женщин.
213
Имеется в виду Леонардо да Винчи. Он был настолько гомосексуален, что вид нормального полового акта вызывал у него рвотные спазмы.
214
Виракоча, он же Кон Тики, Тупака, Илла, — легендарный просветитель, принесший древним народам Андского региона ремесла, науку и искусство.
217
Прославившаяся глубиной своих знаний и очаровательной внешностью девственница-философ Александрийской школы неоплатонизма. Будучи ученицей Плутарха и Посвященной в Высшие Мистерии, она с легкостью затмевала в диспутах всех апологетов христианства в Северном Египте. Естественно, апологетам христианства и александрийскому епископу Кириллу это очень не нравилось. Кончилось дело тем, что из Нитрийской пустоши вышли воинствующие монахи, ведомые Петром Читателем, набросились на Гепатию, ехавшую в колеснице, и умертвили ее камнями. Затем содрали раковиной плоть с костей, останки растоптали, вываляли в пыли и лишь затем только сожгли. Аминь.
218
Сафо — философ, поэтесса и просветительница, призывавшая к миру и гармонии. Имя ее растоптано, вываляно в грязи, сделано синонимом лесбийской однополой любви.