ать за Переса Прието, если не хочешь, надо просто походить на все эти митинги и прочие сборища, чтоб тебя видели в гуще толпы, покрутиться, послушать, о чем толкуют, но сучонок ответил – нет, не хочет он пачкаться в таком дерьме, как политика, и корячиться за гроши не собирается, лучше уж подождать, когда подоспеет работа, которую обещали ему в Компании – вожделенная работа, которую сучонок вымечтал себе неведомо почему, работа на нефтеперегонных заводах в Палогачо, должность техника, по его словам, со всеми ништяками и плюшками, предоставляемыми синдикатом нефтяников, и тщетно Мунра пытался его урезонить, доходчиво объясняя, что мечта его несбыточна, потому что уже много лет как Компания берет только прямых родственников кого-нибудь из профсоюзных боссов или по их рекомендации, не говоря уж о том, что он ничего не смыслит ни в скважинах, ни в нефтехимии, он и школу-то не окончил, да вдобавок парень хлипкий и весит вдвое меньше бочки, которую предположительно ему предстоит ворочать, а потому напрасно он губу раскатал и поверил россказням своего приятеля-инженера, пообещавшего устроить его в Компанию. Заглотнул ты, братец, наживку, купился на сладкие посулы, и доверчивость твоя боком тебе выйдет, а обойдется – дорого, потому что пока ты ждал обещанного, прос… ну, помягче скажем, упустил кучу прекрасных возможностей – помнишь, как Чабела плакалась одному клиенту, у которого, по ее словам, целый парк трейлеров, что, дескать, сынок у ней дармоед и захребетник, ни к какому берегу прибиться не может, работу никак не найдет, а клиент ей сказал тогда, что остался без шофера как раз, когда собрался гнать грузовики на границу, так вот, пусть, мол, паренек наведается к нему завтра в первом часу, посмотрим, понравится ли ему такая перспектива и есть ли у него к этому делу способности, и лицензию выправим, так что пусть идет к нему водителем, и Чабела утром пришла сама не своя от радости, прямо сияла от счастья: решила, бедняжка, что теперь-то свалит это бремя, избавится от этой обузы, но он отказался наотрез, нет, говорит, ни за что на свете, это дело его, знаете ли, не прельщает, неохота ему баранку крутить, он лучше еще подождет, покуда его приятель-инженер поможет поступить в Компанию, и, боже, что тут только началось, какой тарарам устроила Чабела, как она его колотила и лупила, даже рубашку порвала, вопя, что он – вылитый папаша, такая же сволочь, которую убить мало, и скандал нарастал, так что Мунре в какой-то момент показалось даже, что парень сейчас даст мамаше сдачи – такой у него сделался безумный взгляд, так он сжал и вскинул кулаки, но, слава богу, обошлось без драки и не пришлось разнимать их, только еще этого не хватало: он давно уж усвоил, что лучше не соваться между ними – пусть орут, пусть матерят друг друга и грызутся, как две остервенелые собаки, которые не слушают никого и не уймутся, пока не раздерут противника в клочья. И на хрена же ему лезть, рискуя схлопотать по зубам, нет уж, спасибо, тем более что они все равно сделают по-своему, и зачем терять время на уговоры и рассказы о том, сколько зашибают водители большегрузов, сколько новых мест и новых девок увидит он на трассах, потому что шоферы постоянно колесят по всей стране, а не сидят на одном месте в каком-нибудь вшивом городишке, мучаясь от нестерпимой жары; впору будет флаги вывешивать, салют с фейерверком устраивать, если сучонок в конце концов выбросит эту дурь из головы да перестанет ждать, когда на него с неба свалится эта вожделенная должность в Компании, и Мунра все никак не мог понять, каким же надо быть остолопом, чтобы надеяться на это и слепо верить посулам неизвестного человека, ибо кто он такой и откуда взялся этот новоявленный друг-инженер? И с какого перепуга этот, по всему видать, влиятельный и дошлый человек взялся помогать никчемному парнишке, даже и не родственнику никакому? Несколько раз Мунра уже готов был спросить, чего же он попросит за свою услугу и чем никудышный Луисми сможет отплатить за такое великодушие – но, предугадывая ответ, помалкивал. Да плевать ему на это. Не касается его это ни с какого боку. Хочет сучонок тешить себя самообманом – его дело, хочет верить в Санта-Клауса и в дары волхвов – его право, не хочет верить в то, что этот самый инженер, который, между прочим, уже несколько месяцев как перестал отвечать на звонки, скорей всего затеял какую-то аферу – пускай не верит, потому что в конце концов каждый живет, как хочет и как может, верно ведь? И какое у него, у Мунры, право лезть в чужую жизнь? Да никакого, правильно? Пусть делает что хочет, здоровый лоб, пора бы уж понимать, что жизнь непохожа ни на сериал, ни на волшебные сказки, и рано или поздно все же допетрит, что вся история с Компанией – чистейшая выдумка, если не разводка, равно как когда-нибудь должен будет признать, что и с Нормой ничего путного и хорошего у него не выйдет, малолеткой пусть теперь занимаются больница и власти, а ему, Луисми, пора бы уж перестать слюни пускать, взяться за ум и найти себе толковую подружку – женщину, а не такую вот сопливую задрыгу, пусть даже, может быть, поначалу она и была хороша, но как только приперло, чуть только ухватило кота поперек живота, так и сдала его, бросила, можно сказать, в ров львиный. Слушай меня, придурок, слушай, что я говорю – сыщи себе путную бабу, такую, чтоб ходила за тобой, чтоб умела работать, вот вроде мамаши твоей, Чабелы. А Луисми, у которого уж глаза были на мокром месте, – чуть не в крик прямо там за столом с мисками: никогда не бросит он Норму, не в силах он ее оставить, лучше смерть, чем разлука, и даже Лупе де Карера подняла глаза от стойки и взглянула на него: какого, мол, ты шумишь. Ну, тихо, тихо, успокойся, забормотал в растерянности Мунра. Было от чего растеряться: он знал сучонка не первый год, и всегда ему было на все наплевать, ничему на свете не придавал значения, все было не важно, кроме его таблеток и гульбы. Тихо, тихо, повторял он и, осененный внезапным вдохновением, с ехидством ткнул в него пальцем: сдается мне, сказал, и Луисми тут же вскинулся, чего?! завопил: что тебе, придурку, сдается?! Сдается мне, что паскуда Норма сделала тебе присуху. В штанах у тебя присохло, огрызнулся Луисми. Ты дурака не валяй, отлично понимаешь, о чем я толкую. И знаешь, на что пойдут бабы, чтобы привязать нас к себе, приворожить: подмешают в суп или в воду капельку своей крови – да не из пальца, а из другого места – или помажут ею пятку, когда спим, – и кончено дело: человек прикипел к ней намертво, вроде как ты – к Норме, понял? А есть такие подлюги, которые в горах собирают