безупречных, хоть и пожелтевших зубов, появившихся, когда открылся этот пунцовый, по-клоунски ярко накрашенный рот. Чабела меня зовут, сказала женщина. А тебя? Норма, ответила девушка, выдержав для приличия краткую паузу. Норма… повторила Чабела, Норма… Знаешь, что? Ты – вылитая Кларита, моя младшая сестренка. Я ее не видала хрен знает сколько, но ты ужас до чего похожа на нее. И, наверно, такая же поблядушка, а? Потому что пришла перепихнуться с этим сучонком, правильно я говорю, а? – она изогнула тоненькие, подрисованные черным карандашом брови и ткнула дымящейся сигаретой в сторону лачуги, где все еще спал Луисми. Норма закусила губы и залилась краской, когда Чабела, по-своему истолковав ее молчание, зашлась пронзительным смехом, который сменился криком, пролетевшим в туманном утреннем воздухе и наверняка слышным даже на трассе: Ты вляпался, сучонок! С малолеткой связался! А потом снова обратилась к Норме с ангельской, но несколько натянутой улыбкой: Нет, котик, правда, ты крепко машешь на сестренку Клариту, но, знаешь, тебе срочно надо помыться, от тебя несет тухлой рыбой, и переодеться – это твое платьице все грязное. Другого у меня нет, призналась Норма тоненьким голоском, и Чабела негодующе округлила глаза. Потом в последний раз глубоко затянулась и швырнула тлеющий окурок во двор. Поведя не без изящества плечом, она приказала Норме войти, но та замялась. Ну, давай же, что ты там телишься, крикнула женщина и скрылась. Норма обогнула дом и вошла в открытую дверь, которая вела в комнату, служившую, видно, одновременно кухней, столовой и гостиной: стены были выкрашены в зеленый цвет разных оттенков, и пахло здесь табачным дымом, печной золой и перегаром. Посреди комнаты в кресле развалился, широко расставив ноги и сложив руки на животе, человек в темных очках, с жидкими седыми усами. Он смотрел телевизор, убавив громкость до минимума. Норма потопталась на пороге, пробормотала «здрасьте», а когда торопливо проходила мимо телевизора, пригнулась, чтобы не мешать смотреть, но уже через секунду, когда сидевший вдруг открыл рот и выдал длинную и звучную руладу храпа, поняла, что он крепко спит. Норма пошла на запах сигаретного дыма и хрипловатый голос Чабелы, не замолкавшей ни на минуту, миновала короткий коридор и остановилась перед единственной открытой дверью. Это моя спаленка, сказала Чабела, нравится? И, не дожидаясь ответа, продолжала: Я сама цвета подбирала, хотела, чтоб вышло, как в доме гейши. Вот у меня тут несколько платьев, которые я не ношу, думала отдать их эскалибурским монашкам, но от этих нахалок вонючих спасибо не дождешься, так что перебьются. Норма рассматривала черно-красные стены, белые тюлевые занавески, пожелтевшие от сырости и никотина, огромную, чуть не во всю комнату кровать, на которой лежала огромная груда одежды, туфель, тюбиков с кремом и прочей косметикой, вешалки и лифчики. Ну-ка, примерь вот это, велела Чабела. На руке у нее висело платье – лайкровое, красное, в синий горошек. Да что ты, котик, там оцепенела, входи, наконец, сказано же – я не кусаюсь. Как, говоришь, тебя зовут? Норма открыла было рот для ответа, но Чабела, не давая ей вставить слово, продолжала без умолку: Наш мир – он для живых, веско припечатала она, а уши развесишь, хайло разинешь – раздавят. Потребуй, чтоб сучонок тебя приодел малость. Что ты глазками-то хлопаешь, все они одинаковые, все дармоеды, захребетники, их погонять надо все время, чтоб хоть какой-то прок от них был, и мой сучонок не лучше прочих, с ним только так и можно: или ты его в кулаке держишь, или он все деньги спустит на свою наркоту поганую и тебе на шею сядет, Кларита. Я знаю, что говорю, и его, дурня несчастного, я знаю досконально со всеми его заморочками и фортелями, да и как не знать, если я его родила, так что слушай меня и делай, что говорю: стребуй с него одежонку, и пусть денег тебе дает на расходы, чтоб не стыдно было прошвырнуться по Вилье, слушай-слушай меня: ихнего брата надо крепко держать за одно место, и чтоб дрын в постоянной работе был, тогда не потянет на сторону. Норма кивнула, но все же ей пришлось поднести ладонь ко рту, скрывая улыбку, от которой не смогла удержаться, когда Чабела на миг замолчала, и тогда слышен стал оглушительный храп человека перед телевизором. Я тебя учу, дура, а ты ржешь, гляди, не обосрись со смеху, укорила ее Чабела, но и сама заулыбалась, показывая свои крупные зеленовато-желтые зубищи. Вот что с ним стало, а ведь, пока не попал в аварию, был когда-то мужчина на все сто, на земле стоял прочно. Ты погляди, Кларита, как мне его суродовали, во что превратили – ведь просто рухлядь какая-то стал, бестолочь, пьянь, придешь с работы вся уделанная, живого места нет, он тебе кофе даже не сварит. Мне бы давно его послать подальше, а? Сменить на модель поновей, на настоящего мужика, мне ведь, сама понимаешь, есть из кого выбирать. Хоть я уже не та, что прежде, но как выйду в город, они так и вьются вокруг, да мне только пальчиком поманить – выстроятся в очередь, кулаками выяснять будут, кто достоин быть со мной и пользоваться моими милостями… Ну, ладно, Кларита, проходи, не робей. И Норма с платьем в руках зашла в глубь комнаты, слегка одурев от неумолчной болтовни и дыма, потому что Чабела курила и говорила одновременно и ни разу не кашлянула, не поперхнулась, когда с сигаретой в зубах наклонялась, подбирала раскиданное по полу, укладывала его на кровать или, наоборот, брала что-то из наваленной там груды вещей и швыряла на пол. Что присоветуешь, Кларита? Послать мне его или пожалеть, придурка колченогого? А ведь дом-то это мой, я его сама построила, своими трудами заработала, в поте лица или еще какого места, а он, паскуда, пальцем о палец не ударил, ничем не помог. Чабела вскинула руки ладонями вверх, обвела ими все вокруг: мебель, стены, шторы, и весь дом целиком, и землю, на которой он стоит, а может быть, и весь городок. Норма кусала губы, страдая от того, что ответные слова никак не шли с языка, но Чабела, по счастью, ответа не ждала и продолжала разглагольствовать. По всему по этому, котик, гляди в оба, не проворонь свое счастье, ты еще молоденькая, сможешь найти себе кого-нибудь почище моего засранца. Ты уж не серчай, что я так говорю, я ведь от души, не знаю, что он тебе наплел, чем охмурил, но уверена, ты достойна лучшей доли, потому что обе мы с тобой знаем – никогда от него толку не будет. Хочешь, дам тебе денег на автобус, вернешься к себе в деревню или откуда ты там, потому что, вот пусть мне яйца, которых у меня нет, оторвут, если ты из Ла-Матосы. Верно? И наверняка не из Вильи… Ах, господи ты боже мой, Кларита, котик мой, ну, что ты маячишь, как хрен поутру, как солдат на смотру? И сними наконец эти обноски. Только не говори, что стесняешься, потому что в конце концов нет у тебя ничего такого, чего не было бы у меня. Ну, давай-давай, снимай. И Норме пришлось стащить свое хлопчатобумажное платьице, уронить его к ногам, а потом просунуть сперва голову, а потом руки в вырез другого – полученного в подарок от матери Луисми. Оно было очень мягкое и хорошо тянулось, облегая все контуры тела. Норма взглянула на себя в зеркало, висевшее на единственной черной стене, и с ужасом убедилась, что живот в этом платье заметен, как ни в каком другом. Ах, чертовка, сказала за спиной Чабела, чего ж молчала, что беременная? И над плечом Нормы появилось в зеркале ее лицо. Пунцовые губы улыбались злорадно. А ну-ка, покажись, дай взглянуть, приказала она, и Норма, напуганная тем, что женщина подошла вплотную и говорит так властно, чуть наклонилась, чтобы взяться за подол и поднять его. Чабела, не обращая внимания на ее ноги в густом пушке и на открывшийся срам, впилась хищным взглядом в обозначившийся живот. Кончиком ядовито-зеленого ногтя провела вдоль пурпурной линии от того места, где начинался треугольник волос, до пупка. И Норма почувствовала, что ей щекотно и – гораздо отчетливей – что кружится голова и даже зубы заныли, как бывает, когда ведут железом по стеклу. Безобманная примета, сказала Чабела. Норма опустила подол, повернула голову к окну, уставилась на шеренгу пальм, качавшихся вдалеке под ветром – отчасти потому, что совестно было встречаться глазами с Чабелой, отчасти затем, чтобы не дышать дымом очередной сигареты. От Луисми? – спросила Чабела. Нет, сказала Норма. А он-то знает, что ты – с начинкой? Норма сперва пожала плечами, потом мотнула головой и повторила: Нет. И посмотрела на Чабелу в зеркало. Та разглядывала ее живот, задумчиво округляя глаза. Скрестила руки на груди, нервно стряхнула пепел куда пришлось. И наконец, выпустив целое облако дыма из уголка рта, сказала: Ну, раз так, давай ничего ему пока не скажем, ладно? Норма все смотрела на нее в зеркало. Ты вообще как – хочешь оставить? Норма почувствовала, что уши у нее горят, а потом запылали и ее пухлые щеки. Потому что, если не хочешь, есть у меня тут одна тетка, которая знает, как это дело уладить, может помочь. Она, правда, слегка полоумная, и, честно говоря, на вид страшноватая, но в глубине души – хорошая, добрая и не возьмет с нас ни гроша, вот посмотришь. Даже не представляешь, сколько раз она выручала и меня, и других девчонок с Эскалибура. Можем попросить ее, если не хочешь оставлять – или хочешь? Ты решай, котик, решай поскорей, потому что пузо у тебя уже здоровое и меньше не станет. Норма не могла смотреть Чабеле в глаза – даже в зеркале – и потому перевела взгляд на собст