Измерение неуловимого и бесконечного времени и, тем более, соотнесение его с человеческой жизнью в ее повседневности покушается на безмерность не принадлежащей средневековому человеку вечности. Время «не столько осознавалось или осмыслялось (прошлое – настоящее – будущее; “я” во времени), сколько переживалось в момент деятельности» – так определяет ключевую особенность мировосприятия человека эпохи Средневековья М.В. Винокурова (раздел 2.1). Однако средневековые горожане остро нуждались в точности обозначения и измерения своего времени: чтобы рассчитать сроки исполнения обязательств, внесения платежей, начала и окончания рабочего дня и прочих дел. Английские горожане XIII–XV вв. представлены М.В. Винокуровой (раздел 2.1); парижские ремесленники и торговцы XIII в. – Е.Н. Кирилловой (раздел 2.2); парижские чиновники XIII–XV вв. – С.К. Цатуровой (раздел 4.1); один успешный прежде купец из Дмитрова XVIII в. – В.Д. Любковым (раздел 4.2).
Право определять время и устанавливать конкретный его момент для всех, всюду и навсегда принадлежало духовной, а затем и светской власти. Претензия на это право и его отчуждение индивидом – как, например, Раулем Спифамом, идеи которого представлены П.Ю. Уваровым (раздел 3.1), или восставшими горожанами во Фландрии XIV в., притязания и действия которых рассмотрены А.А. Майзлиш (раздел 3.2), – это откровенное покушение на власть. Свои размышления о феномене города-государства и о понимании государственности представил М.А. Юсим (раздел 3.3).
Временные критерии существенны для организации социального мира: они определяют возникновение, изменение и прекращение правоотношений, они задают правовым нормам экономическое и, в определенной степени, психологическое измерение. Связанные с фактором времени категории североитальянских нотариальных актов XIII–XIV вв. изучены Н.Б. Срединской, (раздел 5.1), кредитные отношения христиан и иудеев в Кастилии XIII–XV вв. рассмотрены И.В. Билецкой (раздел 5.2).
Представляя свои сюжеты, весьма разноплановые, авторы предлагают оригинальные подходы к изучению представлений о времени, дают свои определения ключевым для их сюжетов понятиям, которые в этой книге не сведены к единому знаменателю. Деление книги на 5 частей акцентирует круг проблем, к рассмотрению которых авторы других разделов также обращаются, дополняя и корректируя общую ментальную карту.
Город эпохи долгого Средневековья противопоставлен в этой книге сельскому миру, органической частью которого он являлся. Циклическое время аграрной экономики не было неизмеримым: земледелие и скотоводство не терпят невнимания к срокам, требуют соблюдения порядка и последовательности действий, учета их продолжительности и признания их неотложности. Городской образ жизни соотносится и с природным циклом, и с литургическим годом, но сконцентрированная в городе деятельность – религиозная, интеллектуальная, административная, экономическая – нуждалась в разнообразных и качественно иных критериях времени: мелких и дробных, строгих, независимых от сезона, погоды, личных интересов и мнений. В своей повседневности горожане использовали разнообразные способы определения времени, как хорошо известные ранее, так и новые, городские по своей природе, позволявшие уточнять и перепроверять точность оценки и измерения конкретного момента времени и его движения, хотя вряд ли создававшие и применявшие их горожане специально задумывались об этом. Историки, авторы этой книги, выявляют их особенности, соотношения и значение.
В этой книге есть такие средневековые мегаполисы, как Париж, Милан и Гент, есть и малые города – как Ромни, Дмитров или Комин; здесь представлены разные горожане – ремесленники, чиновники, купцы, ростовщики, интеллектуалы. Динамичный поток времени, заданный векторами исследований историков, сплетает их идеи с судьбами и мыслями средневековых горожан на страницах этой книги.
Е.Н. Кириллова
Раздел 1
Историческая память средневекового города
1.1. Время, пространство, история и память в раннесредневековом городе: казус Меца
Конструирование памяти об историческом прошлом города в Средние века – относительно новая тема в современной медиевистике, а в отечественной науке и вовсе едва намеченная[3]. Сюжетов, посвященных собственно раннесредневековым городским образованиям, здесь почти не найти. Причем, по вполне объективным обстоятельствам – из-за крайне скудного состояния источниковой базы. В этом смысле редкое исключение представляет собой корпус каролингских текстов, имеющих отношение к Мецу. Речь идет, как минимум, о нескольких значимых памятниках: «Деяниях мецских епископов» Павла Диакона (ок. 783 г.)[4], метрической (ок. 776 г.) и прозаической (до 855 г., ок. 917 г.) версиях списка епископов мецской кафедры[5] и Сакраментарии Дрогона (Paris, BN lat. 9428, Мец, ок. 850 г.)[6]. Опираясь на эти материалы, можно составить довольно ясное представление о том, как и почему во второй половине VIII–IX в. в среде местного духовенства целенаправленно конструировалась многовековая история города – важнейшего центра каролингских реформ. Ниже речь пойдет именно об этом.
3
Характерно, что в фундаментальном четырехтомном исследовании, посвященном истории средневекового города, этот сюжет полностью обойден вниманием, по-видимому, как совершенно неактуальный для конца ХХ столетия. См.: Город в средневековой цивилизации Западной Европы. В 4 т. / Отв. ред. А.А. Сванидзе. М., 1999–2000. Да и в последующие годы он попадал в поле зрения отечественных медиевистов лишь эпизодически. Например, см.:
4
5
Список епископов Меца в наиболее полном виде сохранился в Сакраментарии Дрогона (Paris. BNF lat. 9428; оцифрованную версию рукописи см.: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/btv1b60000332). Причем сразу в двух версиях – поэтической (fol. 126r–127v) и прозаической (fol. 127v–128r). Поэтическая версия опубликована в 1881 г. Э. Дюммлером в: MGH. Poet. lat. T. 1. P. 60–61. Обе версии в том же году опубликованы О. Холдером-Эггером в: MGH. SS. T. 13. P. 303–305. О списках епископов Меца подробнее см.:
6
Описание рукописи подробнее см.: