— Ну что, Леонид Витальевич? Будем признательную писать?
Волк вдруг начал сползать по стулу.
— Мне не-не-не хо…
То, что ему нехорошо, Михайлюк и сам догадался. И сориентировался быстро.
— Петро! — крикнул он кому-то в коридор. — Давай сюда! Бегом! Вызови доктора!
Леонид Витальевич отрицательно замотал головой, но на него никто не обратил внимания.
— Сейчас позовем. — Огромный, сильно смахивающий на орангутана в форме Петро сохранял полную невозмутимость. — Романыч почти даже трезвый, я его час назад видел.
— Иди ты к чёрту со своим Романычем! Нормального доктора вызови, гражданского. Лучше, — Михайлюк с сомнением посмотрел на трущего грудь певца, — кардиолога. А артиста в наш «вип-номер». Одиночный. И деликатней, Петро, деликатней. Это ж не обычный наш контингент.
— Да знаю я, — вздохнул Петро и осторожно, хотя и без малейшего усилия, приподнял Волка. — Вставайте, пошли.
Леонид Витальевич поднялся. Ему уже было всё равно куда и зачем. Ноги подкашивались, голова кружилась, но хуже всего — не слушался язык. Он вышел в коридор, сопровождаемый конвойным, который, впрочем, его не держал, а поддерживал насколько мог аккуратно, под руку. Но, едва сделав шаг, он нос к носу столкнулся с человеком, которого меньше всего ожидал тут увидеть.
Не медля ни секунды, Натали с ходу залепила ему пощёчину.
— Сволочь! Козёл! Доигрался? Сколько можно, Лёня? Сколько, я тебя спрашиваю, можно?
Пощёчина у неё получилась славная, аж голова мотнулась в сторону. Петро профессионально дёрнулся, но Волк его остановил жестом, показывая, что всё в порядке.
— Вы кто, женщина? И как сюда попали? — возмутился конвойный.
— Жена я его, вот кто! И меня сюда вызвали среди ночи! — завизжала женщина. — Я в чём была лечу к вам, а вы спрашиваете, кто я такая?!
Петро озадаченно разглядывал нарядную дамочку в вечернем тёмно-зелёном платье, туфлях на высоком каблуке, с сумочкой в тон и при полном макияже, пытаясь понять, откуда она тут материализовалась. Волк же стоял с обречённым видом и молчал.
— Меня по телефону уже спрашивают, не знаю ли я Елизавету Петрашевскую! — продолжала орать дамочка. — Нет, я её не знаю! Кто это, Лёня? Очередная из твоих потаскух? И что ты натворил? Почему ты здесь? Она что, несовершеннолетняя? Знаешь, это последняя капля! Я с тобой разведусь! Что ты молчишь?! Сказать нечего?
— Не-не-не…
— Ой, не начинай, пожалуйста! Не надо разыгрывать спектакль, что тебе плохо и все должны вокруг тебя бегать. Меня ты этими фокусами не проведёшь! Похотливая скотина!
Волк развернулся и сам пошёл по коридору, благо тут было только одно направление. Петро, опомнившись, за секунду его догнал. Натали ещё что-то кричала им вслед.
— Супруга, — понимающе то ли спросил, то ли констатировал конвойный. — Бабы кого угодно в гроб загонят. У меня такая же.
* * *
Наконец-то его оставили в покое. Приглашённый врач пытался выяснить, чем Волк болеет, на что жалуется, но, так и не получив внятного ответа, разобрался сам — уже побелевший, трёхлетней давности, но всё ещё хорошо заметный шрам, идущий через всю грудь, мог рассказать гораздо больше, чем его заикающийся обладатель. Доктор посетовал, что нет кардиографа, измерил давление и дал какие-то таблетки. Волк их взял, но пить не стал, на дальнейшие вопросы о самочувствии утвердительно покивал, и от него отстали. И вот теперь он лежал в одноместной камере с болотно-зелёными крашеными стенами на узкой и скрипучей кровати с таким же болотно-зелёным казённым и дурно пахнущим одеялом. Единственное в комнате окно было зарешёчено, красноречиво свидетельствуя, что здесь ты не просто больной, ты — зэк. И не расслабляйся. Все эти вежливые «Леонид Витальевич» и «вы» — не более чем игра в доброго следователя, чуть ли не поклонника артиста. А вот запоры на металлической двери звякнули весьма натурально. И жрать тебе, Леонид Витальевич, принесут сегодня в жестяной миске, если вообще принесут.
Но не это, совершенно не это занимало сейчас его мысли. Все ужасы сегодняшнего дня, начиная с окровавленной Лизы и заканчивая бьющим в глаза светом в комнате допросов отступали перед диким, звериным страхом — оно вернулось. Спустя четыре десятка лет! Сейчас, когда он ожидал от жизни каких угодно неприятных сюрпризов: потери голоса или угасания зрительского интереса, проблем со здоровьем и естественного ухода близких людей, импотенции, в конце концов. Ожидал и внутренне себя готовил. Какие-то ожидания оправдывались, какие-то, к счастью, нет. Он пока что был востребован как артист, а голос, хоть и не звучал как в молодости, но всё же оставался вполне приличным, даже приобрёл новые бархатистые оттенки. Да и с женщинами, слава богу!.. Но это! Вот чего он совершенно не предполагал. И что могло в один миг перечеркнуть всё, чего он так упорно добивался на протяжении всей жизни!