Выбрать главу

— Но они оба питаются, как положено?

Шарлотта презрительно рассмеялась:

— А куда они денутся? Вороний голод невозможно терпеть. Бломфилд легко привык к этому, а пастор Браун недостаточно свят, чтобы становиться мучеником. Когда хочет есть, ходит и уговаривает воронопоклонников. Они от него шарахаются: его знают и очень сильно не любят в городе. Соглашаются только бродяги и работницы квартала красных фонарей. Бломфилд же ухитрился наладить мосты с парочкой добровольных жертв, притворяясь, что раскаялся, и давя на жалость. Постоянно рассказывает всем, какой ты добрый и милосердный, раз позволил ему стать Вороном, а не убил.

Льюис тоскливо вздохнул.

— Я чувствую себя мерзавцем. Я сломал им жизни.

— Лучше решения не нашлось, — Шарлотта пожала изящными плечиками, — забудь о них. Ты победил, они проиграли. Пусть теперь расплачиваются за свои грехи.

Как оказалось, так думала не только она.

Однажды днем Льюис вышел во двор, чтобы лететь на прогулку и краем глаза заметил потасовку среди Воронов-бойцов. Это не было чем-то необычным: бойцы постоянно тренировались или устраивали шутливые драки, с громкими воплями и хохотом. Но сегодня Льюису почудилось что-то неправильное в происходящем. Он пригляделся и увидел, что пятеро Воронов толкали и месили кулаками одного. Очередная проверка на «выносливость»? Льюису они не нравились, но Рейвен объяснил, что ее проходят все по очереди, чтобы не теряться при нападении толпы и научиться правильно защищать голову от ударов. Били испытуемого, разумеется, вполсилы.

Тут он заметил, что Ворон в центре был одет в черную сутану.

Льюис замер, а затем решительно зашагал к ним.

— Прекратили немедленно! Отпустили его!

Раззадоренные бойцы глянули на него так, что Льюис сбился с шага. Он как-то резко понял, зачем Рейвен учил бойцов не бояться толпы: ему самому стало страшно от их злобы и численного преимущества. Ноги невольно задрожали. Захотелось немедленно развернуться и пойти прочь, пока бить не начали уже его самого.

Рейвена на площадке не было.

Льюис судорожно соображал. Да, он вроде бы главный, но это мало чем поможет, если его изобьют, войдя в раж. Что делать? Как заставить их подчиниться?

Но тут он вспомнил как и успокоился.

— Разошлись в стороны, — приказал он, используя магию Великого Ворона, и бойцы мгновенно подчинились.

Пастор Браун дрожал, сидя на земле. Лицо у него было все в крови.

Льюис сжал зубы.

— Чья это была идея?

— Моя, повелитель, — Бернард покаянно склонил голову, — этот лицемерный святоша виноват в смерти Джона не меньше его убийц, но ему все сошло с рук. Я не мог этого терпеть.

— Вы с Джоном были друзьями?

— Да, — с небольшой заминкой ответил Бернард.

Льюис перевел взгляд на остальных.

— И вы тоже?

— Да.

— Джон был хороший парень.

— Именно так.

Один только Курт, крепкий деревенский парень, молчал. Под взглядом Льюиса он стыдливо опустил голову.

Они все врали.

— Бернард, скажите мне правду, — ледяным тоном приказал Льюис, вновь используя магию, — почему вы его били?

— Потому что могли. Он — мерзкий червяк и заслужил это.

— Чем?

— Тем, что пошел против Воронов. Теперь он заплатит за все.

— Рассел, почему вы избивали пастора?

— Потому что это было весело.

Льюиса затошнило. Бойцы встревожено переглядывались. Бернард был спокоен.

— Патрик, зачем вы в этом участвовали?

— Пастор объявил себя нашим врагом. Раз так, пусть получает на орехи.

— Джордж, почему вы сделали это?

— Было скучно, и Бернард предложил поразвлечься.

Льюис прикрыл глаза.

— Курт, вам было стыдно в этом участвовать? Хоть немного?

— Было! Отец бы меня палкой по хребту за такое отходил! Такой позор слабого старика бить!

— Зачем же было это делать?

— Велели, — тихо ответил Курт, — там, где живешь, нужно других слушать и не перечить старшим. Но мне так стыдно было, повелитель! Словно в сортир окунулся.

Льюиса немного отпустило. Хорошо. Хоть так.

— Пастора больше не трогать. Бломфилда тоже. Узнаю, что кого-то толпой бьете, пожалеете. За сегодняшнее вы все будете наказаны.

— Да, повелитель!

Бойцы старательно изображали вину и готовность исправиться. Они явно нервничали, опасаясь его гнева. Один лишь Бернард не суетился, равнодушно оглядывая двор. Похоже, его ничто не смущало.