Немедиец одним движением руки пресек его извинения.
Серебристый колокольчик тоненько звякнул дважды в его пальцах, и мгновение спустя за спиной нежданного гостя вырос слуга, державший на подносе два бокала вина.
– Не угодно ли присесть?
Барон жестом указал гостю на кресло напротив.
Тот сделал несколько неуверенных шагов, не сводя с немедийца затравленного взгляда, и неловко опустился на самый краешек. Несколько мгновений он испуганно смотрел на возникшего рядом слугу, словно не мог взять, в толк, что же требуется от него теперь, затем нерешительно протянул руку к предложенному кубку. Второй бокал слуга с поклоном преподнес господину.
Неторопливо отхлебнув розоватой жидкости, охлажденной как раз в меру, так чтобы приятно покалывать небо, но не утратить при этом тончайшего аромата девяти сортов винограда, из которых приготовляли этот божественный нектар, Амальрик покрутил прозрачный кубок в пальцах, глядя сквозь него на свечу и наслаждаясь искристыми переливами света. Он намеренно давал гостю время освоиться и вскоре, даже не глядя на него, почувствовал, что менестрель вполне пришел в себя, и если что-то и тревожило его, так только…
– Не беспокойся, с твоей мандолиной все будет в порядке!
Немедиец усмехнулся и отставил в сторону почти полный бокал. Черный Кречет призывал к дисциплине и умеренности во всем – и Амальрик намеренно ограничивал себя в любых, даже самых незначительных удовольствиях. Правда, не без тайного сожаления. Однако больше трех глотков из бокала он не делал никогда.
– Законы гостеприимства в этом доме святы. И едва ли слуги пустят твой инструмент на растопку… если, конечно, я им этого не прикажу.
Он заметил, как потешно вытянулось лицо менестреля, когда смысл шутливой угрозы дошел до него, однако неприкрытое изумление позабавило еще больше.
– Вы что… – начал человечек запинаясь и тут же поправился, сообразив, что нарушил правила хорошего тона, ибо в начале разговора к нобилям следовало обращаться в третьем лице —…месьор умеет читать чужие мысли?
Амальрик чуть заметно пожал плечами. По его мнению, в искусстве этом не было ничего сложного, тем более что мысли большинства людей настолько мерзки и примитивны, что не заслуживали даже небольшого усилия, однако этого он вслух говорить не собирался.
– О чем же еще может тревожиться поэт, как не о своем инструменте.
При желании, он с легкостью надевал на себя маску добродушной любезности, и заметил сейчас, как буквально на глазах оттаивает и расслабляется его гость. Вот он поглубже уселся в кресле, откинулся на спинку, залпом допил вино… Немедиец позволил себе усмешку, истинного смысла которой гость, скорее всего, не оценил.
– Но вы можете быть спокойны, мой друг. Мы любим гостей, пусть даже и незваных.
– О-о… – Человечек заметно смутился, сделавшись похожим на нахохлившуюся рыжую птицу. Глаза под набрякшими веками обрели виновато-страдальческое выражение, и тонкие губы скривились.
– Право, месьор, я не знаю, как молить вас о прощении, но, право же, я ни в чем не повинен, ибо невольное вторжение мое вызвано было причинами, от меня не зависящими.
Про себя Амальрик отметил и витиеватый стиль, и потуги изобразить на лице достоинство, давно уже проданное и пропитое… Забавно. Если человечек и не сообщит ничего стоящего, по крайней мере, он не ошибся в своих предположениях – гость обещал стать недурным развлечением.
Амальрик в душе похвалил себя за великодушие, не позволившее ему спустить на незваного гостя волкодава, что – по правде говоря – было его первым и вполне естественным побуждением.
– Ничего, беды в этом нет.
Теперь он был сама любезность. Ласковая улыбка не сходила с уст.
– Не стоит тревожиться понапрасну. Судьба привела вас ко мне, и я ей благодарен. Надеюсь, у вас также нет причин роптать на ее милости.
– Нет, конечно! Разумеется, нет!
Теперь, окончательно уверившись, что в этом странном месте ему ничего не грозит, менестрель расцвел, и плаксивое лицо его просияло.
– Господин так добр! Но боюсь, я забыл представиться… Ринальдо из Ардена, менестрель и поэт, к вашим услугам.
Так вот оно что!
Амальрик едва не всплеснул руками. А он-то все гадал, откуда он знает странного гостя! Ну, конечно… Этого рыжего паяца вечно таскал за собой Валерий Шамарский. Кажется, он даже сочинял какие-то эпиграммы… Барон, правда, ни одной из них не слышал, но заранее был уверен, что они плохи. Но это не помешало ему изобразить на лице высшую степень радушия.