– Замолчи! – взревела я, сжимая кулаки так, что костяшки побелели. – Не смей говорить так, будто я уже покойница!
Бессмысленный спор прекращает тихая вибрация в маленьком кармане рюкзака. Каждый толчок телефона отзывался болью в ребрах, напоминая о цене моей "победы". Скривившись, я вытаскиваю смартфон, и на экране высвечивается: “Мама”.
С минуту смотрю на телефон и понимаю, что мне не хочется отвечать на звонок. Я злилась. Злилась на нее за слепоту, за глупость, за то, что она снова готова наступить на те же грабли. И благословлять этот безумный брак я точно не собираюсь.
Сбрасываю звонок и смотрю, как Катя откидывает взлохмаченные рыжие волосы. Замечает телефон в руках и встревоженно спрашивает:
– Кто звонил?
– Мама! – коротко отвечаю я, не смотря на подругу.
Катя кладет руки на руль и широко улыбается, припарковавшись у обочины рядом с моим домом.
– Отвечать не собираешься?
В ее голосе звучала не укоризна, а скорее сочувствие. Она понимала меня, даже когда злилась на мои безрассудства.
Мое молчание стало для нее ответом.
Я открываю дверь, хватаю рюкзак и, сжимая лямку рюкзака, словно спасательный круг, побрела по тёмным улицам. Поздней ночью каждый шорох казался угрозой, а тени за каждым углом – зловещим предзнаменованием. Время было уже за полночь: темно хоть глаз выколи. Подойдя ближе к парадной, вдруг вспыхнул яркий свет, мгновенно ослепивший меня. Я опустила голову, сощурилась от резкого света, и когда глаза чуть привыкли к яркости, открыла их.
Я вытащила ключи из кармана и медленно провернула замок, ощущая легкое трепетание в сердце. Я твердила себе, что готова ко всему, что увижу за этой дверью. Но сердце предательски сжималось от страха. Чего я больше боялась: увидеть их счастливыми или увидеть ее сломанной? Осмелев, я решительно вошла в помещение.
Темнота окутала меня, погружая в полную тьму. Моя дрожащая рука осторожно пробиралась по стене, нащупывая выключатель. Время, казалось, замедлило свой ход, создавая напряженную атмосферу ожидания.
И тут, словно отзываясь на мои молитвы, зажегся свет. Резкий, стерильный свет залил огромное пространство, больше похожее на выставочный зал, чем на жилой дом. Все здесь было чужим, холодным и неприветливым. Мои глаза не сразу адаптировались к яркости, и когда я наконец прозрела, предо мной открылся вид, который заставил мою челюсть отвиснуть.
– Какого чёрта? – опешила я.
Я быстро прошла по коридору, минуя кухню, и распахнула дверь своей комнаты. И там было пусто. Где мои вещи, я не знала. Но я точно знала, чьих это рук дело!
Я вылетела из дома, захлопнув дверь так, что стекла задребезжали. Забыла запереть, выключить свет, да и вообще обо всем на свете, кроме одного: моя мать перешла черту. Сердце бешено колотилось в груди, поддерживая этот возбужденный ритм. Свежий воздух наполнил мои легкие.
– Мама решила устроить самоуправство! Она забрала все мои вещи!
Удивление на лице моей подруги усилилось, она даже не знала, что и сказать. Катя жмет на газ, и мы мчимся. Через пару кварталов она останавливается около ворот большого двухэтажного особняка. Я с разочарованием взглянула на него и скривилась.
Особняк был величественным и роскошным, с ажурными резными балконами и огромными окнами, украшенными цветными стеклами. Однако при всей внешней красоте что-то в этом особняке вызывало у меня неприязнь. Слишком вычурно, слишком идеально, слишком… фальшиво. Словно декорация для плохого фильма.
"Ненавижу это чёртово место, сжечь бы его дотла", – зло подумала я. И дело было не только в том, что меня лишили моей комнаты. Что-то здесь было не так. Что-то скрывалось за этим безупречным фасадом.
– Скинь мне адрес этой тусовки, Кать. Не хочу здесь задерживаться ни минуты дольше необходимого!
Катя недовольно вскинула брови, чмокнула меня в щеку и дала ещё один совет: