Он же привычно сунул было руку под кровать, но извлечённая оттуда бутыль оказалась совершенно пустой. То ли он сам её успел выглотать полностью, то ли тут приложился и Тайновед, но он неожиданно оказался без того единственно действенного средства, которое только и могло бы избавить его от надвигающегося кошмара этой ужасной ночи. Он с завистью бросил мимолётный взгляд на пребывающего в полном забвении командира, уже в которой раз пожалев, что ему это, по какой-то причине, сейчас совершенно недоступно.
Поразмышляв некоторое время, он всё же пришёл к тому выводу, что рисковать сейчас прогулкой в помещение трапезной за полной бутылкой никакого смысла не имеет. Одна лишь мысль о том, чтобы в одиночку выйти сейчас наружу, повергала его ну просто в совершенно неконтролируемый ужас.
Он лежал на кровати, натянув одеяло на голову, и старательно пытался провалиться в чёрное небытие сна. Постепенно мысли его стали потихоньку плыть в темноте, скопившейся под закрытыми веками, и всё там как бы покрывалось постепенно хлопьями плотной чёрной ваты. И тут вдруг, откуда-то снаружи, ударил глухой, тягучий звук, словно где-то там, далеко, по какому-то гигантскому колоколу били неимоверно толстым бревном из цельного древесного ствола. Кровать под ним покачнулась, и ему вдруг померещилось, что он проваливается куда-то, вместе с нею, по наклонной плоскости перекосившегося пола.
Он вскочил испуганно, одним движением выбросив тело в стоячее положение, и сбросив с себя одело. Комната снова была залита этим ужасным багровым заревом, но, при этом, он совершено не видал над собою никакого потолка! У него над головой темень взметнулась куполом мрака куда-то в неясную высь, а посреди комнаты сверху спускалась витая, чёрная, кованного железа лестница. Комната же, при этом, была совершенно пуста - ни мебели, ни кроватей, ни Тайноведа в ней почему-то уже не было.
Словно во сне он оделся, и, осторожно обойдя вокруг лестницы, взялся непроизвольно за её перила. Рука сразу же стала стыть от прикосновения голого, слегка липкого от векового налёта железа, и он тут же отдёрнул её, отшатнувшись к стене. Но здесь к нему сверху вдруг упал луч красноватого света, и он увидел, что там, у него над головой, на одной из ступеней, возвышается совершенно тёмная фигура, закутанная до пят в балахон с глубоким капюшонном, надвинутым на её голову, и - левой рукой опираясь на перила, держит в правой горящий пятисвечник, отблёскивающий тусклым золотом. Свет этого пятисвечника, ничего вокруг не освещающий, пылал отблеском пяти кровавых язычков пламени, сверкающих, словно звёзды в тенях абсолютного мрака.
Фигура, закутанная в балахон, стояла там молча, лишь пристально глядя сверху на Владислава - и тем не менее он чувствовал в этом взгляде жёсткий, хотя и совершено безмолвный приказ взойти туда, наверх, к обладателю этого страшного взгляда. Вокруг царила совершенно полная, просто могильная тишина, нарушаемая лишь едва слышимым слабым звуком как бы равномерного падения капель воды на гулкий камень.
Почти не чувствуя тела, он, как во сне, начал медленно подниматься по крутым, узким, скользким ступеням. Дождавшись его, стоявший на лестнице бесшумно повернулся, и, в свою очередь, начал медленное восхождение по ступеням, уходящим во мрак. Подъём этот, как показалось Владиславу, продолжался почти целую вечность. Они неторопливо плыли во тьме, и пять ослепительно алых звёзд, высоко взметнувшихся над его провожатым, маленьким созвездием плавно кружили прямо на головой у Владислава, которому вдруг начало представляться, что они оба уже вовсе и не поднимаются по ступеням, а лишь возносятся бесшумно в струях мерно вздымающегося снизу необоримого ветра, влекущего их на своих невидимых струях.
Потом впереди обнаружилось чуть видимое, синеватое свечение, которое, постепенно разгораясь, становилось всё ярче и ярче, пока всё вокруг уже не было полностью залито этим гнилостным, режущим глаза своей немилосердной жесткостью светом.
И тут они, как-то совершенно неожиданно, вдруг очутились посреди огромного круглого зала, венчающегося куполом опрокинутой полусферы, закругления которой начинались уже прямо от самого её пола - белесо-сиреневого в этом освещении. Свет здесь исходил, казалось, от самых этих скруглённых стен, а в центре купола, совершенно багровым пламенем сияла нестерпимая, кровавая звезда. Багровость эта, истекающая сверху, смешиваясь с блеклостью синевы, льющейся здесь практически отовсюду, окрашивала синеву эту в нестерпимо душащую взор алость совершенно непередаваемого оттенка.
Они стояли в самой середине зала, прямо под пылающей сверху звездой, заливаемые её кровавыми лучами, будто струящимися по их телам. Сейчас, стоя радом со своим провожатым, Владислав увидел, что у того, в правой руке, уже нет никакого пятисвечника, а вместо этого его иссохшие, чёрные, как у мумии пальцы сжимают толстый посох угольно чёрного цвета, покрытый затейливой вязью струящихся по его поверхности тончайших огненных прожилок, в своей изменчивости непрестанно складывающихся в сложнейший узор линий, бегущих по его поверхности. Вершина посоха венчалась прозрачным, словно из горного хрусталя, шаром, в котором чуть тлел внутри яркий язычок тёмного пламени.
Спутник его ударил трижды посохом своим по белым, мраморным плитам пола. Удары эти, глухие, но громкие, совершенно отчётливо раздающиеся в окружающей их пустоте, ушли к стенам зала, и умерли там, не породив ни малейшего эха.
Но словно на призыв ударов этих, из белесости воздуха зала начали постепенно уплотняться, словно проявляясь из призрачного сияния, наполняющего его, смутные белесые фигуры, которые немедленно же начали кружить вокруг них в каком-то странном, неторопливом, завораживающем хороводе. Постепенно они становились всё отчётливее и отчётливее, и вот уже из этой белесости проступили воины в доспехах, плащах, и конических шлемах с развевающимися плюмажами.
Всё на этих воинах было совершенно одинакового, мертвенно белесого цвета, такого, каким бывает снег на морозной равнине в безлунную ночь. Лица их были закрыты спущенными личинами - различных оттенков выражения полной, безжизненной и бесчувственной отрешённости, искусно выкованной в этом странном металле.
Вращение хоровода всё замедлялось и замедлялось, пока не остановилось вовсе. Полная, совершенно ватная, ничем не нарушаемая тишина вдруг дрогнула, и непонятно который из круга спросил тихим, но совершенно отчетливым голосом, безжизненным, ровным, и лишённым и малейшего проблеска хоть какого-то чувства.
- Кого ж ты привёл к нам, ходящий между мирами?
- Я привёл к вам воина Башни Тьмы, посланного ею в наш Град вечной тени. - Глуховатым, но таким же, совершенно отчётливым, чуть вибрирующим голосом отозвался его провожатый. - Я привёл к вам воина круга братства изумрудного кольца. Я привёл к вам того, чей взор открыт, и кто бодрствует в час, когда все вокруг спят беспробудно. Я привёл к вам того, чья судьба не открыта для ничьего взгляда, и чей рок не сосчитан в сплетениях судеб. Я привёл к вам того, чьи ночи кажутся днями, и чьих дней не касается солнечный свет!