«Сумасшедший, – мелькнуло в голове у Саши. – Точно: он сумасшедший».
Глаза Ли, сузившись, превратились в две черные щелки.
«Как же ты сможешь выполнить мое желание?» – хотел спросить Саша, но не смог.
Юноша ощутил ударивший в лицо порыв ветра.
«Откуда взялся ветер?» – удивился он.
Они ведь в доме, и окна закрыты.
Ветер дул все сильней. Он подхватил юношу, как пушинку и, закружив, увлек в поглотившую дом и сад бездонную воронку торнадо. Саша успел закричать, а потом все провалилось во мрак.
Саша не сразу понял, почему так горит его правая щека. Прямо над ним ослепительно голубело небо. Белесое солнце, выцветшее от собственного зноя, опаляло лучами его лицо. На фоне неба чернели источенные временем стены полуразвалившейся церкви, в обрушившийся купол которой солнечные лучи ныряли, как в колодец. Рядом с церковью росло красивое высокое дерево с широкими листьями, похожими на кленовые, и лишенным коры, гладким, как кожа младенца, серебристо-серым стволом. Сам не понимая, откуда, юноша знал, что это сикомор.
Под корнями сикомора зияла глубокая яма, а рядом с ней стоял ларец с откинутой крышкой. С забившимся сердцем Саша наклонился над ним и провел пальцами по золотой маске, украшенной белыми и красными перьями. Набрав пригоршню драгоценных камней, юноша просеял их между пальцами, как разноцветные сверкающие леденцы.
У края ларца лежали два камня – черный и белый – Урим и Туммим – память о старом царе, которого он больше не встретит.
«Но ведь я никогда его и не встречал, – подумал Саша. – Это всего лишь сон. Я Саша. Я не Сантьяго.»
«Теперь ты Сантьяго, – прошелестели листья сикомора. – Сантьяго, нашедший сокровища. Твоя мечта осуществилась».
Выхватив из ларца инкрустированное рубинами и изумрудами серебряное зеркало, юноша поднес его к глазам. В блестящей полированной поверхности отразилось смуглое одухотворенное лицо с тонкими латинскими чертами. Черные слегка вьющиеся волосы мягкой волной ниспадали на лоб. Под резко изгибающимися к вискам бровями сверкали выразительные темно-серые глаза.
– Я – Сантьяго, – прошептал Саша.
– Я – Сантьяго, – крикнул он так громко и радостно, что листья сикомора испуганно вздрогнули и затрепетали.
– Я – Сантьяго, – повторил Саша, чувствуя, как его захлестывает волна почти невыносимого блаженства.
Его мечта сбылась. Он Сантьяго. Он счастлив. Он свободен.
Сантьяго пришлось отдать шесть овец и десятую часть сокровища за то, чтобы его желание исполнилось. Ли, в отличие от Мелхиседека и цыганки, не потребовал от Саши платы.
Воистину прав был царь Салима: «Когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной».
Подняв к небу сияющее счастьем лицо, Саша-Сантьяго ощутил на нем дуновение ветерка – «левантинца», аромат, звук и вкус медленно приближавшегося и, наконец, осевшего у него на губах поцелуя – первого поцелуя ожидающей его женщины пустыни.
– Я иду к тебе, Фатима, – сказал он.
Прежде, чем отправиться к Фатиме, нужно было выполнить обещание, данное старой цыганке из Тарифы, растолковавшей сон о сокровищах, – отдать ей десятую часть клада. Как правильно отделить десятую часть, юноша не представлял – вещи ведь были разной ценности. Он решил отвезти цыганке весь ларец и предложить ей выбрать все, что захочет, – чтобы не было обид. Донести клад до Тарифы у него не хватило бы сил – слишком он был тяжел.
Немного поразмыслив, Саша снова закопал сокровища под корнями сикомора, оставив себе лишь немного золотых монет. Он решил купить коня в ближайшем городке, навьючить на него ларец и тогда уже отправиться к цыганке.
Ноги сами несли юношу в нужном направлении. Не успевший привыкнуть к своей новой роли, Саша не уставал удивляться тому, что понимает звучащую вокруг испанскую речь, без труда различает андалузский и кастильский акценты, узнает давно знакомые и вместе с тем незнакомые места...
Странные вещи творились с юношей: он ощущал себя то пастухом Сантьяго, то Сашей, наблюдающим со стороны за жизнью молодого испанца, которая так неожиданно стала и его собственной жизнью.
Эта жизнь представлялась ему в виде тонкой золотой нити, тянущейся из вечности прошлого и уходящей в бесконечность будущего. Один участок нити был светлее и ярче, и Саша мог мысленно скользить вдоль него, читая их общую с Сантьяго историю от рождения испанского пастуха и до того момента, как Саша-Сантьяго отправился на поиски коня.
Ступив на рыночную площадь, где можно было отыскать все, чего пожелает душа, Саша знал жизнь Сантьяго даже лучше, чем свою собственную.
«В этом мире все исполнено смысла, – сказал себе юноша. – Я постиг Душу Мира, я узнал свое сердце, но понял ли я себя до конца?»
Подумав так, Саша-Сантьяго удивился, какие странные мысли приходят ему в голову. Уж себя-то он изучил даже лучше, чем повадки овец, а сердце свое для него – как открытая книга. Чего же он может не знать о себе? Действительно, нелепый вопрос.
Плавящаяся под солнцем рыночная площадь бурлила многоцветьем одежд, оглушала разноголосьем толпы и благоухала пряными ароматами южного базара.
Подходящего коня Саша отыскал почти сразу – статного и горячего вороного трехлетку с диковато косящим черным глазом.
Не торгуясь, юноша отдал за приглянувшегося ему жеребца, сбрую, отделанное серебром седло и переметные сумы из прочной буйволиной кожи шесть старинных золотых монет – в два раза больше, чем Сантьяго заплатил когда-то за целое стадо овец.
Саша уже собирался вскочить в седло, но вдруг почувствовал, как что-то толкает его в лодыжку.
Посмотрев вниз, он обомлел, встретившись взглядом с небольшим рыже-белым щенком.
– Мелхисидек! – изумленно воскликнул юноша. – Что ты здесь делаешь? Как попал сюда?
Как и раньше, Саша с легкостью читал мысли пса. Вот и сейчас он понял, что щенок ответил ему:
– Пусть я беспородная дворняга, но зато друзей не забываю. Не исключено, конечно, что кое-кто, заделавшись богатым иностранцем, и глянуть в мою сторону не пожелает...
– Каким еще богатым иностранцем? – изумился Саша. – Что ты несешь?
– Ты в зеркало смотрелся? Видел эту дикую смесь молодого Бандераса с Хоакином Кортесом? Ну, ты и замаскировался. Только по запаху тебя и отыскал. Имечко себе завел испанское, драгоценностей целый сундук, вот я и говорю – типичный богатый иностранец. Кто знает, может, теперь и снизойти до меня, беспородного, не захочешь. Я и сам уже подумываю о том, чтобы превратиться в бенгальского тигра с солидным банковским счетом на Каймановых островах.
– И не стыдно тебе так говорить? – обиделся Саша. – Мы же друзья, а дружба не зависит от внешности, имени или сокровищ. Я счастлив, что ты снова со мной. Только, пожалуйста, не дразнись и перестань болтать глупости.
– С каких это пор ты правду стал глупостями называть? – осведомился Мелхиседек.
– Да ты еще щенок! – возмутился Саша. – У тебя молоко на губах не обсохло! Что ты вообще можешь знать о правде?
– Щенок! – торжествующе воскликнул пес. – В том-то и дело, что щенок. Я молод, а молодость ЗНАЕТ!!! Ну что, попался? Нечего возразить?
– Ладно, – сказал юноша, подсаживая Мелхиседека на луку седла. – Я понял. Ты полагаешь, что устами щенка глаголет истина. Тогда объясни мне, что ты понимаешь под правдой?
– Да как тебе сказать... Правду можно определить многими, нередко противоречащими друг другу способами, – с глубокомысленным видом изрек Мелхиседек. – В данном контексте я, пожалуй, выберу следующее определение: правда – это нечто такое, что каким-либо образом может кого-либо дискредитировать. Не станем указывать лапой, кого именно.
– Ну почему мне так не везет? – вздохнул Саша. – У всех нормальных людей собаки лишь лают и поскуливают, и только мне, неизвестно за какие грехи, досталась говорящая!
– Истине пасть не заткнешь! – торжественно провозгласил Мелхиседек. – А понимаешь ты меня, потому что говоришь на Всеобщем Языке. Или ты забыл об этом? Кстати, если верить твоему любимому Коэльо, Эрнест Хемингуэй тоже говорил на Всеобщем Языке. Очевидно, он заодно погрузился в Душу Мира и достиг Великого Творения, после чего благополучно покончил с собой. Ты, кстати, не помнишь, как именно – повесился, застрелился или отравился?