Когда Зохраб подъехал к большому складу на пригородной дороге, оставалась еще минута до встречи. Он выключил мотор, резко выскочил из машины, запирать не стал — все тут свои, тем более, что сторож уже трусил торопливой, угодливой рысцой навстречу.
— Здравствуйте, рад вас видеть, добро пожаловать, — запыхавшийся старик будто старался успеть сказать побольше любезностей, пока его не перебили.
— Присмотри за машиной. Не запер, — бросил ему Зохраб вместо приветствия и прошел в ворота.
Все уже были в сборе. Он окинул собравшихся озабоченным, почти недружелюбным взглядом — от одного их вида ему становилось неспокойно — но тут же спохватился и; словно стараясь загладить свою оплошность, вытащил початую пачку и стал угощать всех дорогими сигаретами. Брали неохотно — у всех свои, не хуже. Внешность у собравшихся в полутемном, пропахшем мертвенным запахом нафталина и штукатурки помещении была более чем респектабельной, и это производило странное впечатление, среди обшарпанных стен и вони, словно происходит все не наяву, в бреду, принимающем чудовищные в своей реальности формы видения — пятеро мужчин были в возрасте от сорока до пятидесяти пяти лет, все толстые, тщательно побритые, ухоженные, душистые и мягкие. Запах духов от них несколько приглушал более сильный запах мануфактуры, который, казалось, въелся в их плоть на всю оставшуюся жизнь.
— Я пригласил вас, — неторопливо начал Зохраб, оглядев всех пятерых, выдержал продуманную паузу, призывающую слушателей еще более заострить внимание, эффектно щелкнув своей знаменитой золотой зажигалкой с вкрапленными по краям двумя бриллиантами по 0,3 карата (красиво и строго без всякой безвкусицы, которую он терпеть не мог, не то, что рубины на золоте — желтое с красным, фу, пошлятина, такое впору задубевшим деревенщинам, ну, например, этому толстомясому Ага Неймату, у которого, кстати, на пальце и сверкает такой перстень — массивный с бриллиантами по краям и большим рубином посредине, ох, уж эти старобекские замашки, заведут они этих болванов в укромный, сырой уголок... за решеткой, в темнице сырой... орел молодой... орлы немолодые... сколько раз просил их быть поскромнее, ну хотя бы казаться поскромнее, не носить дорогие перстни, не менять ежемесячно «сейки», не душить своих жен двадцатирядным жемчугом и ослепительным колье - так нет, аппетит у них разыгрался, у этих бездарей, надо, этим балбесам все напоказ, все на виду, ну, черт с ними! — у него вот эта зажигалка и все, и плевать на остальное, но зажигалки его слабость, этот золотой «ронсон» и хорошие сигареты, вот, пожалуй, и вся необходимая роскошь), выпустил струю ароматного, дыма и продолжил после затянувшейся паузы. — Я пригласил вас, товарищи, — он заметил, как они переглянулись, улыбнувшись одними глазами — «будто с трибуны выступает», конечно, они не привыкли к таким словам, подумал он, чертовы жулики. — Пригласил, чтобы сообщить о состоянии дел за последние две недели, и послушать ваши новости. Мои новости малоутешительны. За последние полмесяца товара получил всего сорок штук. Говорят, в городе нет больше. Пока. Но боюсь, это пока затянется надолго. Что и говорить — такое количество — смехотворно мало, а в последующие полтора месяца ничего не ожидается...
Кто-то тихо кашлянул, горестно вздохнул. Все слушали стоя, стульев тут не было, стояли, переминаясь с ноги па ногу. Не лучше обстоят дела и у меня, в трикотажном... — воспользовавшись паузой Зохраба, вставил мужчина с перстнем. — В Тбилиси объявились конкуренты, делают «водолазки» гораздо лучше моих. И, конечно, тут же нашлись бездельники, которые стали ездить туда и обратно, в итоге — они в выигрыше, я выбываю из игры. Магазины ближайших моих друзей уже не принимают мой левый товар, говорят, что даже государственное берут неохотно, залеживается, куда уж до лишнего товара... Нет возможности реализовать, — мужчина с перстнем обиженно засопел.
— Знаешь, что нужно, чтобы заварить вкусный чай? — спросил его второй мужчина, обнажая в издевательской улыбке твердый ряд, похожих на желтые шарики, мелких золотых зубов.