Снова опустившись в седло, Адам замолчал, спокойно озирая сотни человеческих лиц, седобородых и еще безусых, юных и взрослых, мужских и женских. «Теперь это мой народ» — твердо решил он сам для себя.
— Слава князю Адаму! Борут! Борут! Гайда! — многоголосый клич разнесся над площадью, подхваченный сотнями глоток.
Адам в ответ молча снял шапку и склонился в седле, в знак благодарности к жителям Гребенска.
Глава 2
Улица уже опустела, всех убитых и раненых увезли под властным руководством советника Саблина, лишь редкие прохожие медленно брели, то и дело останавливаясь и разглядывая разрушения. А Марица все стояла, до боли сжав кулаки, не сводя невидящего взгляда с далекого и такого близкого замка Чернагоры.
Она вздрогнула, когда рука Павла осторожно легла на ее плечо и посмотрела на него таким отрешенно — чужим взглядом, что Пашута растерялся, почувствовав странную робость, забыв, что хотел сказать.
— Пойдем в дом, Марица! — Наконец произнес он хриплым голосом. — Я сходил в церковь, за котомкой отца Филарета. Надо бы заварить травы. Или пусть Клава…
— Что? — Спросила девушка, но тут же воскликнула: — Да, да, пойдем. Я задумалась… Нет, я сама заварю.
В доме было тихо, отец Филарет внимательно глянул на девушку, принимая у Павла свою котомку. Она успокаивающе улыбнулась, правильно оценив его взгляд:
— Я помогу вам, отче, только скажите — что сделать.
— Вот и хорошо, — улыбнулся он, — а то одному мне не справиться. Ну что, спасем доброго молодца? — Его слова прозвучали так весело и лукаво, что даже Павел немного просветлел.
Рассказав Марице как заварить травки, которые он отобрал, священник вернулся в комнату, где лежал сын головы. Павел принес воды, и скоро пахучие лекарства были готовы. В небольших плошках девушка расставила их на столе, рядом с кушеткой. Павел принес бинтов, которые успела наготовить тетка Клава.
— Ну вот, можно и приступить, — довольно сказал священник, засучивая рукава подрясника.
Отец Филарет склонился над раненым, внимательно разглядывая рану на голове. Кровь ему удалось остановить, но парень потерял ее слишком много. Повернувшись, священник попросил Марицу подать ему иголку и нить. Девушка бросилась в светелку, где хранилось ее рукоделие, но у лестницы столкнулась с такой картиной, что пришлось задержаться. Тетка Клава, сама с перевязанной головой стояла в дверях, не пуская в дом голову.
— Не пущу! — непререкаемым тоном заявила она как раз. — Да будь вы хоть сам Император.
— Да что это такое! Что ты себе позволяешь, дурища? — Горячился тот. — Мне сказали, что мой сын, Ежи, здесь. Пусти немедленно. Телега уже у ворот, я заберу его Прочь с дороги! — Заметив застывшую у лестницы девушку, он воскликнул: — Марица! Да что у вас происходит? Хоть ты скажи своей тетке! Что с моим мальчиком? Митрий сказал — он при смерти, а меня даже проститься не пускают!
Марица, подумав, что тетка совершенно права, не стоит никому мешать, пока священник борется за жизнь парня, но неожиданная мысль, пришедшая ей в голову, заставила ее подойти и вмешаться.
— Как вы можете! — Воскликнула она. — Он жив еще! И будет жить! И не прощаться с ним надо, а молиться, чтоб отцу Филарету удалось его спасти! А вы!..
Голова открыл рот, но ничего не произнес, и сразу как-то сник, глядя на встрепанную девушку с горящими глазами. Никогда он не видел Марицу такой. Ему захотелось извиниться, и он еле подавил в себе этот порыв, когда девушка отвернулась к тетке:
— Нужна иголка и шелковая нить, священник будет зашивать рану на голове. — Сказав это, и увидев, что тетя правильно ее поняла, быстрым шагом направившись в свою комнату, Марица снова повернулась к голове, все еще нетерпеливо, но уже без напора ожидающему ее слов. — Господин Окора! Ваш сын и правда сейчас на пороге смерти и есть только один человек, который бы мог его спасти. Отец Филарет лекарь. Я разрешу вам пройти, но с условием, что вы возьмете себя в руки и будете наблюдать издали, при этом, не говоря ни слова. У Ежи есть шанс выжить. Не лишайте его этого шанса.
— Боже, — прошептал голова, выслушав спокойную и полную силы речь девушки, слеза скатилась по его щеке, но он этого не заметил. — Он… его спасет? Марица, что мне делать? Я на все готов. Если, что надо…