– Я слезу, – сказал он Мокки. – Совершу намаз.
Солнце уже встало.
Мокки спросил:
– А ты не повредишь рану, преклоняясь к земле?
– Не имеет значения, – ответил Уроз.
– Аллах милостив к страждущим, – настаивал Мокки. – Старый Турсун знает это: при том, что он такой набожный, он все же молится стоя. А ты можешь помолиться в седле.
Вот теперь-то, после этих слов, уже ничто на свете не могло помешать Урозу действовать так, как он решил. Равняться с отцом в инвалидности он никак не желал.
Опершись здоровой ногой на стремя, он перенес другую ногу через круп Джехола, держась за холку, выпрямился и вынул ногу из стремени, опустил ее на землю, согнул в колене, коснулся двумя ладонями земли и только после этого выпрямил переломанную ногу. Касаясь лбом земли, он вложил в молитву всю свою веру и все свое суеверие.
Распростертый позади него саис с детской доверчивостью повторял вполголоса священные слова молитвы.
Уроз выпрямился первым и начал повторять в обратном порядке все движения, которые он совершил, опускаясь на землю. Убедившись в своих возможностях, он поднялся слишком быстро. Слишком. Сломанная нога коснулась земли, и часть веса тела перенеслась на нее. Это продолжалось какую-то долю секунды, и давление на ногу было совсем слабым. Но этого оказалось достаточно. В сломанной кости послышалось некое подобие хруста. Дикая боль насквозь пронзила Уроза, и он подумал: «Ну, это уж слишком. Сейчас я упаду». Но он не обмяк и не позвал Мокки на помощь, а схватил Джехола за гриву, подтянулся на руках, вставил в стремя здоровую ногу и перебросил другую, нехорошую ногу, на другой бок лошади. Потом сквозь зубы произнес:
– Затяни повязку потуже, Мокки.
Прежде чем затянуть повязку, саис ощупал голень.
– Я чувствую острие сломанной кости, которое торчит из кожи.
– То, что случается после молитвы, не может причинить вреда, – отвечал Уроз.
И улыбнулся своим волчьим оскалом. У него опять появился повод бороться – на этот раз с болью. До этого она не сильно беспокоила его, как бы оставляла его в покое. Теперь же она будто пилой пилила по нервам. Бороться с ней, побеждать ее, игнорировать страдания – вот чем он был теперь занят.
Уроз крикнул:
– Садись скорее на круп!
Джехол пустился в путь с радостью.
«Он скакал во время бузкаши лучше всех других коней! – подумал Уроз. – А с середины ночи везет на себе без передышки двух мужчин, да еще по такой дороге. И не заметно у него ни усталости, ни раздражения!» Уроз потрепал рукой по боку Джехол а. Конь фыркнул и зашагал еще быстрее. Вдруг он вытянул шею, пошевелил ушами, громко втянул ноздрями воздух. Бока покрылись легкой испариной. Походка его стала более осторожной, более внимательной.
– Наверно, почуял какого-нибудь зверя, – предположил Мокки.
Уроз направил Джехола чуть в сторону от тропы, петляющей среди голых острых темных скал. И тут оба мужчины тоже услышали шум и поняли, что прямо перед ними, за складками местности, проходит дорога, ведущая на север. Единственная дорога, ведущая через Гиндукуш в степные районы. Только по ней могли туда попасть жители всех центральных, южных и восточных провинций, жители Кабула и Пешавара, Гардеза, Газни и Кандагара.
Вокруг царила осень, заканчивался пятимесячный период засухи. И хотя было еще совсем раннее утро, от бесчисленных колес, ног, копыт и лап уже поднималась легкая, тонкая пыль, образуя полупрозрачную завесу с завихрениями, которыми лучи солнца, пробивавшиеся сквозь пыль, играли почти так же, как в иных местах они играют поутру, пронзая сетку тумана. В этом облаке летучей пыли катили, шли, текли густым потоком машины, люди, животные.
Никаких правил обгона, никаких предписаний относительно разъезда при встречном движении тут не существовало. Все было пущено на волю случая, благодушия, гордыни, скромности, беззаботности, все тут полагались на судьбу.
Шум стоял в этом хаосе соответствующий. Людские голоса, ржание лошадей, блеяние овец, вопли ослов, лай собак, свист, сигналы машин, рычание моторов – все сливалось в один голос; пешеходы, всадники, пастухи, шоферы грузовиков, караванщики кричали на языках пушту, таджикском, хазарейском, узбекском, нуристанском, на языках племен, сменивших на этом древнем пути орды арийцев, фаланги Александра Македонского, толпы последователей Будды…