Урос стиснул зубы. Произошло самое плохое. Маймана победила. Победила без него!
— Кто?
— Солех, — ответил Мокки
— Как, Солех? Его лошадь была в самом конце!
Мокки взмахнул своей широкой ладонью и воскликнул:
— Ему помог Аллах. Джехол же оказался без седока. И он взял Джехола!
От неожиданности Урос вздрогнул. Значит, даже его собственный конь покрыл его позором, и он ничего не может сказать. Во всех командных состязаниях, это было обычным делом, когда всадник берет себе чужую лошадь, если на ней больше нет седока.
— Тебе повезло вдвойне, — продолжал Мокки. — Маймана выиграла, и, с сегодняшнего дня, Джехол твой.
Урос посмотрел на него, не понимая, и саис повторил опять:
— Конечно! Ведь Дьявольский жеребец победил. Теперь он принадлежит тебе!
А Урос внезапно вспомнил ту торжественную речь Турсена на базаре Даулад Абаза.
Как он сказал? «Если в Кабуле, мой Джехол победит в Шахском бузкаши…» А так же он вспомнил ту благодарность и нежность, которую испытал к отцу впервые в жизни и его сердце наполнилось ядовитой горечью. Самый прекрасный конь долин теперь принадлежал ему, но благодарить за это он должен другого всадника.
Вернулась медсестра и принесла маленькую, блестевшую металлом, трубку. Сосед Уроса сказал, что это градусник и объяснил, как им надо пользоваться.
— Это невозможно! Никто в мире не заставит меня сделать такое! — Урос побелел от гнева, а от стыда все остальные слова застряли у него в горле.
— Хорошо, я скажу, чтобы потом за градусником прислали афганца, — примирительно ответила медсестра.
Мокки покачал своей большой круглой головой. Какое возмутительное обращение!
— Солех и остальные из Майманы, просят их извинить. Они не смогли прийти к тебе сегодня вечером. Шах, в своем дворце, устроил в их честь праздник. Они придут тебя проведать завтра.
— Нет! — выпалил Урос. — Нет! Никогда!
И хотя они говорили между собой на одном из узбекских диалектов, который в Кабуле никто не понимал, Урос добавил шепотом:
— Этой ночью ты, вместе с моей одеждой и Джехолом, придешь под эти окна.
— Но вход в больницу охраняют солдаты, — возразил Мокки.
— В карманах у меня достаточно денег, — сказал Урос. — Подкупи их! А если они не будут брать деньги, ты перепрыгнешь через стену и поможешь мне перелезть. Ты достаточно высокий и сильный для этого.
— Что ж, могу тебя понять, — ответил Мокки. — Правда, могу понять…
В полночь Урос встал, проковылял до окна, отрыл его и, проклиная гипс, взобрался на подоконник. Мокки помог ему сесть в седло. Ворота в парк были открыты, а охрана скрылась в помещении для караула.
Когда они очутились снаружи и долгие стены остались позади, Мокки спросил:
— Ты думаешь, нас будут искать?
— Конечно, — ответил Урос. — Но найти нас они не сумеют.
Он остановил коня.
— Сначала, мы должны изгнать злых духов. Принеси какой-нибудь камень.
Мокки подобрал большой камень с краю дороги. Урос выставил свою ногу и приказал:
— Разбей этот проклятый гроб!
Мокки ударил со всей силы. Боль оказалась такой неожиданно сильной, что Урос натянул уздечку, и Джехол встал на дыбы. Но гипс распался на тысячу кусков.
— В моей сумке есть лист бумаги, на которой что-то написано. Это слова Пророка. Один мулла из Даулад Абаза выписал мне их из своего Корана. Приложи этот лист к ране на моей ноге и плотно прибинтуй поясом.
И Мокки все сделал так, как он ему приказал.
Часть Вторая: Искушение
Чайхана
Дорога, ведущая вокруг Кабула, была запутанной и опасной, в особенности для того, кто был нездешним. Но хотя Урос желал уехать отсюда как можно скорее, он не поехал напрямик через город, а выбрал этот путь. За эти несколько дней он видел столько полицейских патрулей и солдатских бараков, столько офицеров и чиновников, что весь город казался ему одной огромной ловушкой. Он был уверен, что все эти люди и многие другие, скоро получат приказ, — а возможно, уже получили, — схватить его и силой вернуть в клинику, на ту железную постель, чтобы он и дальше терпел издевательства бесстыдных иностранцев. Мокки тоже был в этом уверен.
Мужчины из степей не могли себе представить, что для сильных мира сего судьба какого-то всадника, — пусть даже знаменитого чавандоза, — была не важнее пыли, клубящейся на дорогах Кабула.
Они определяли дорогу по остаткам длинной, глиняной стены, когда-то защищавшей город от врагов. Она вела их то вверх по холму, то вниз, и в тенях, что отбрасывали ее старые сторожевые башни, Урос чувствовал себя безопаснее, укрытым от всей этой неприятной, шумной, суетливой толпы, в которой он не мог найти ни одного знакомого лица.