Ветер то поднимался, то стихал, колыша пышные лиственные кроны деревьев, которые уже готовы отдать свою листву осени. Макс свернул на аллею, где сейчас прогуливалось много народа, чтобы почувствовать себя в безопасности. Одинокие лавочки, незаполненные людьми, приглашали отдохнуть и обсудить прошедший день. Фонтаны, украшали и без того привлекательные скульптуры, которые комфортно расположились между деревьями. Причудливые формы и объемы считались сейчас модным и современным ходом. Но Джонсон смотрел лишь себе под ноги. Именно поэтому не заметил, как столкнулся с кем-то.
— Макс? — спросил незнакомец, пытаясь разглядеть лицо скрытое капюшоном. Ему было очень трудно узнать приятеля, так как сейчас он напоминал гору мышц, а не коренастого юнца, кем являлся раньше.
— Келвин. — Джонсон узнал своего друга, с которым провел все детство.
— Давно не виделись. — Хадсон обнял Макса, и капюшон с головы последнего упал на плечи, взъерошивая отросшие каштановые волосы. — Как ты?
— Вроде жив, — ответил парень, отстраняясь от тесного контакта. Ситуация оказалась неловкой. Будто он забыл, как нужно общаться.
— Куда идешь? — спросил Кел, мысленно ударяя себя по голове за вопрос, который задал ранее.
— Домой, — сухо произнес он, поглядывая на того, кого всегда считал своим братом. Макс ни с кем не общался, никому не делая исключение. Как и его мама, Келвин Хадсон выглядел усталым и растерянным. Под голубыми глазами залегли темные круги, а на лице виднелась щетина. Он так же переживал из-за смерти Линды. Нельзя просто так вычеркнуть человека, который стал близким за два года.
— Может, как-нибудь встретимся? Поиграем вместе? — спросил лучший друг, делая акцент на последнем слове. — Без тебя группа не существует.
— Я позвоню, — быстро ответил Макс и продолжил свой путь, скрываясь в аллее, а затем переходя на бег.
Ощущение, что он находился под наблюдением, все еще не покидало. Встреча с Келвином вернула Макса во время, когда они играли в музыкальной группе. Джонсон не был вокалистом, которого обожали девочки-подростки, и не обладал волшебным голосом. Просто бас-гитарист. Гитара стала любимым инструментом, который он один раз взял в руки и больше не отпускал.
Макс не сочинял песни и не посвящал их Линде. Но все называли его игру чем-то божественным и неземным. Он сливался с инструментом в единое целое. Не существовало Макса без гитары, не существовало гитары без Макса.
Парень мог несколько часов бренчать по струнам, придумывая новую мелодию, что не раздражало Линду. В это время она любила читать книги, одев беруши. Ведь не весь процесс создания музыки радужный. Но эмоции, которые она испытывала, когда слушала окончательный вариант, стоили нескольких часов уединения. Линда всегда относилась к его любимому делу с пониманием. Когда мелодия была печальной, она плакала вместе с гитарой, когда жизнерадостной — улыбалась. Поэтому первым предметом, который пострадал от рук Макса после смерти любимой, была деревянная струнная подруга. Затем еще несколько, ведь он коллекционировал их, отведя им почетное место в гостиной.
Он отдышался, когда зашел в подъезд дома, и трусцой поднялся по ступеням, игнорируя прибывший, как раз вовремя, лифт.
Как только Макс повернул ключ в замочной скважине, мама набросилась на него. Дверь не успела даже полностью открыться.
— Где ты был? — Она плакала, но была рада, что сын жив. Столько переживаний, ведь он в последнее время не брал с собой телефон. Киара ходила по квартире, не зная куда деться, мерила шагами паркетный пол, делала кофе, но так и не пила его. Ведь, когда проснулась, чтобы сходить в туалет, то прошла мимо комнаты сына, а она оказалась пустой. И временное спокойствие сменилось на обычное волнительное состояние.
— У Линды. — Макс опустил ее руки и снял кроссовки. — Не нужно было беспокоиться.
— Сынок. — Она продолжала плакать, вытирая слезы. Слова были излишними. Мама не знала, что сказать, потому что сама первое время часто бывала на кладбище, когда умер муж.
— Все хорошо, я здесь. — Парень стянул с себя толстовку и положил ее на диван.
— Макс, — Киара не знала, как начать разговор, который должен был стать опорной точкой для его возвращения к привычной жизни.