Образ пастуха благодаря собаке получился достовернейший, тем более, что и стадо удалось совершенно легально запродать “животноводческой ферме номер пять” — той самой, куда по новой дороге уходило ранее поступающее на экспорт мясо. Задаток взят, расписка, которую требуется “погасить” на месте, получена — и, разумеется, никто даже не попытался проверить у полуграмотного чабана документы. Кроме клейм коновала на живом товаре — но это Маркус обеспечил в первую очередь. Теперь оставалось следовать в общем темпе, присаживаясь на ночь к кострам таких же пастухов — и, разумеется, смотреть в оба глаза и слушать в оба уха. В таком случае, может статься, проникать внутрь охраняемого объекта придётся лишь для того, чтобы подтвердить полученные из сплетен и хвастовства выводы.
К ночи третьего дня бравый разведчик Галлии уже знал следующее: до военной базы ещё два дня пути, то есть всего пять. Именно военная база: никакого прохода в горах дальше не было, за естественной горловиной, перекрытой стеной с воротами, располагались приёмные загоны для скота и другие транзитные склады и ещё одни, внутренние ворота, ведущие в ущелье, соединяющее с “прихожей” закрытую со всех остальных сторон горную долину. Довольно большую. То есть, всё мясо съедалось именно там.
В теории можно было предположить, что закрытая долина вовсе не такая уж и закрытая. Либо, например, что там открывается вход в сеть протяжённых пещер, уходящих глубоко под горный хребет, где создаются стратегические запасы мяса — хотя лично Антуан в первую очередь повёз бы туда тогда излишки зерна, а не туши. Ведь собранный урожай пшеницы и ржи рискует испортиться в зернохранилищах куда больше, чем живые овцы на горных лугах. А прошлогоднее зерно, если от него что-то осталось — ещё больше!
Но нет. Кто другой даже из коренных жителей княжества не смог бы втереться в доверие к горным скотоводам, оставаясь чужаком, но перед “своим” пастухи чесать языками не стеснялись. Как оказалось, часть таких вот “полудиких” профессионалов своего дела военные наняли, чтобы проводить стада внутрь по ущелью, там обихаживать и, по мере необходимости, забивать.
Договор был заключён на неопределенный срок, “пока не отпустят”, но любителями папах и мохнатых шапок слова равнинников, скажем так, не принимались близко к сердцу. А родные горы вовсе не являлись каким-то непроходимым забором, как для всех остальных. Кому-то табачком захотелось разжиться, у другого любимая дочь замуж сговорена оказалась. Как и говорилось выше, перед чужаками они секреты хранили отлично, но своим, разумеется, всё, что видели — рассказали. Другое дело, что глубоко нос в дела “этих с предгорий и приморья” они не совали. И не из-за каких-то выдающихся моральных качеств, а из-за непонятно откуда вылезших в довольно немалом количестве и активно помогающим армейцам волхвов. Совершенно непонятно в чем помогающих.
Небольшое, в общем-то, княжество недаром полностью называлось “Великим Священным княжеством Шеп” и когда-то являлось частью древней Священной Империи, развалившейся во время буйства страшных чумных эпидемий около шести сотен лет назад. Единственный уцелевший осколок официально сохранил у себя “веру предков”, то есть язычество — хотя никаких гонений на христиан с мусульманами не вёл.
Собственно, случайному гостю страны, не владеющему познаниями в высокой политике, о сохранении “древней веры” и догадаться было бы сложно: церкви и мечети в городе при порте — вот они, стоят. Капища же волхвов по традиции создавались во всяких труднодоступных для обычных людей местах. Скудные сведения описывали в качестве мест отправления языческих ритуалов “круги из обтёсанных стоячих камней в два-три человеческих роста”, расположенные в “местах средоточия”, и утверждали, что жрецов-волхвов можно встретить только там.
Разумеется, с таким подходом к пастве горожане давно плюнули на заветы предков, перейдя в одну из разновидностей прогрессивного монотеизма, под крест или полумесяц. У селян с равнин и предгорий многие старинные обычаи превратились в приметы и суеверия, всё ещё старательно исполняемые, но уже без понимания сути. И только горцы, издревле жившие разведением особо пушистых белоснежных овец на высоко расположенных лугах, ещё, оказывается, кое-что помнили. К вящему неудовольствию де Вилшера, считавшего, что хорошо подготовился к своей миссии!
— …Поднимает он на меня глаза, а они — человеческие, хоть и светятся! Голубые! — возбуждённо размахивая руками, пересказывал другим свои впечатления молодой чабан: — Тут-то я и на колени повалился, и давай кланяться! Сколько прошло — не ведаю, только поднимаю голову, и нет волка… С тех пор я и зарёкся настойку на горном лотосе в рот брать!