— На судостроительном заводе отец работает и два старших брата. Хочу, как они, строить корабли. Отец говорит, что у меня получится. Он говорит, что у меня руки умней, чем голова.
— О-о, это совсем другое дело. Если хорошие руки да при настоящем деле, то они и голову научат… Следующий.
К столу направился здоровенный парень, настоящий Илья Муромец! Только без коня. И голос богатырский:
— У меня данных, какие вы имели в виду, нет. Вот мое свидетельство — одни пятерки.
Мужчина долго разглядывал Илью Муромца.
— Что ж, пятерками нас не удивить, пятерки — это, как говорится, по долгу службы. Все должны учиться отлично. И пятерки — только подтверждение общих способностей человека. А вот какими человек обладает индивидуальными способностями?
— Я знаю историю всех стран и народов.
— Вот как? — не поверил Николай Николаевич. — Это уже любопытно. А если, например, я спрошу, что вы знаете о жизни сербского короля Петра, вы мне ответите? Впрочем, можете взять свои слова обратно — знать всю историю невозможно!
— Всех европейских стран, — поправился Илья Муромец и, опустив глаза, задумался. А мужчина смотрел на него, прищурив левый глаз, а правый насмешливо скользил по огромной фигуре парня.
Нам со Степкой хотелось, чтобы Илья Муромец хоть что-нибудь рассказал о жизни этого Петра. Мы даже придвинулись к нему ближе, мы болели за него и надеялись, что он не подкачает.
— Сербский король Петр, — начал Илья Муромец, — сын короля Александра Карагеоргиевича, который отрекся от престола в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году. Король оставил сыну нищую казну, и королевич Петр уехал в Париж. Там он поступил в академию генерального штаба. Он прекрасно учился, а кроме того, был великолепным спортсменом — вот бы его к вам в училище!
Илья Муромец посмотрел на Николая Николаевича, но тот лишь усмехнулся — ему нравился ответ.
— Спасибо, достаточно, — сказал Николай Николаевич, я увидел, как разгладилось и помолодело его чисто выбритое лицо.
Степка многозначительно посмотрел на меня, — дескать, ну и фрукт!
— Почему вы не хотите продолжить учебу в школе? Такими знаниями, а главное, такими способностями обладает далеко не каждый. Правильно ли вы делаете, что поступаете к нам в училище? У нас будет гораздо меньше свободного времени, чем в школе. А так закончили бы школу с отличием, и вам, при вашей памяти, — прямая дорога в университет.
— Я там и так буду, потому что верю в себя, — пророкотал Илья Муромец. — Ас отличием — необязательно. Когда я стану великим ученым, — он усмехнулся в расчете на то, что слушатели понимают юмор, — мне будет приятно, что свою трудовую жизнь я начал рабочим.
— Не будь я таким любопытным, я бы вернул вам документы, — сказал Николай Николаевич. — И вот что. С первых дней организуйте в училище исторический кружок. Согласны? Вот и славно. Пишите заявление, оставляйте документы — и до свидания, профессор.
Когда Илья Муромец ушел, Николай Николаевич сказал Валентине Андреевне:
— Боюсь, что сегодня мы с вами приняли нового Михайлу Ломоносова. Или Евгения Тарле. Или кого-нибудь еще в этом роде. Боюсь, со временем на фасаде нашего училища возникнет мемориальная доска с золотым именем и фамилией этого гиганта!
— Поживем дольше — узнаем больше, — невозмутимо ответила Валентина Андреевна. — Кто следующий?
— Ось свидэтельство, — сказал парень передо мной, — ось характеристика и фотографии. Граю на бояне, на аккордэоне, на рояли та на скрипке.
Лицо Николая Николаевича осветилось радостью, он подошел к шкафу, достал оттуда большой черный ящик. Бережно раскрыл футляр и подал парню инструмент.
— Вы сказали, что играете на аккордеоне?
— Граю, — кивнул парень. — Тилько хочу вас предупредить, что граю абстрактную музыку: каждая нота в ней длытся нэ меньше пяти секунд. За это время нужно представить какой-нибудь образ. Или действие. А то не будэ удовольствия.
Мужчина помрачнел:
— Валяйте, пожалуйста. Слушать абстрактную музыку мне до сих пор не приходилось. Абстрактную живопись видел — забавно. А вот музыку…
Парень сел на стул, долго надевал ремни, нажимал какие-то клавиши, и мне показалось, что он так и будет бесконечно прилаживаться, а сыграть не сыграет.
«А если все-таки сыграет, — думал я, — мне тут с моими способностями делать нечего…. Только вечным иждивенцем быть!»
И вдруг опять заторопилось, заторопилось мое куда-то опаздывающее сердце. И опять в нем приподнялась и стала тыкаться знакомая иголочка… Сейчас подойдет моя очередь, а я не решил, как быть. «Этому мужику я бы рассказал, ему бы я мог рассказать, но тут эта женщина… как при ней рассказывать такое?»