После недолгого плутания по тесным стареньким улочкам машина вырвалась на простор. Перед взором раскинулись виноградники.
Сергей родился и вырос в местах, где у военных срок выслуги идет год за полтора. И служил он в районах, приравненных к районам Крайнего Севера. И не было там ни фруктовых садов, ни виноградников. Не было! Разве что в детских снах!
Поэтому он был просто заворожен открывшимся. Тысячи, миллионы ножек лозы, похожие как две капли воды одна на другую. Вытянутые в линию, выровненные и в шеренгах, и в колоннах, покрывали все пространство у подножия гор. Горы же напоминали перевернутые морские раковины.
- Это же сколько времени и сил нужно, чтобы сотворить такое? - думал Сергей, впитывая глазами окружающий мир.
Проколесив мимо рядов винограда, как принимающий парад перед выстроенными колоннами, машина въехала под каменную арку с круглой башней-флигелем с правой стороны.
Над аркой кованым железом чернела вывеска: «Институт Инвалидов Иностранного легиона».
- Наверное, будут показывать «перспективы» службы, чтобы знали салаги, на что идут, - решил Сергей, спрыгивая на землю. - Ладно, пусть попугают, нас этим не удивишь!
Только его умозаключение оказалось на этот раз ошибочным.
6
Дом инвалидов был действительно пристанищем тех, для кого легион стал и Родиной, и семьей. Кто посвятил ему лучшие годы или всю жизнь. Здесь доживали свои дни те, кто творил миф о Иностранном легионе, пройдя через баталии последнего столетия, остался жив и цел, или просто жив. Этим было некуда податься. Некуда и не к кому, вот они и доживали под крышей, в тепле, одетые и накормленные, в комнатах, напоминающих отдельные больничные палаты, с кроватью посередине и шкафом для личных вещей. Однако их дни не были пустым прозябанием в ожидании своего часа, сидением на солнце и игрой в домино. Дом инвалидов был окружен обширными владениями винограда, и местные обитатели поставляли свою продукцию во все подразделения Иностранного легиона. Кроме этого действовало ателье по производству сувениров и подарков. Так что тем, кому после всех пережитых сражений повезло сохранить большую часть конечностей, работы хватало.
Но были еще и те, чьи дни начинались и заканчивались на белых кроватях в комнате три на четыре метра. За ними был налажен санитарный уход. Плохой, хороший ли, но уход. Легион не забыл их пожертвования, оставив на произвол судьбы. Наоборот, он заботился о своих ветеранах.
Так что Сергея и остальных отправили сюда не для «обработки», а просто на работы, на помощь этим бравым старикам.
Сопровождавший сержант распределял новобранцев тыканьем в грудь и указыванием ветерана, за которым новобранец был закреплен.
Сергея закрепили за небольшого роста старичком в темно-синем берете на облысевшей голове, с длинным пастушьим посохом в руках. Такой сказочный старичок, в прошлом парашютист, прыгавший на Дьен Бьен Фу и один из немногих, оставшихся в живых. Осмотрев Сергея, он задал уже ставший обыденным вопрос:
- Национальность?
- Русский.
- Товарищ Калашникофф, - довольный своим познанием в русском, пробормотал старикан.
- Со мной, - махнул он рукой, приглашая Сергея за собой.
До обеда Сергей занимался сменой постельного белья в комнатах ветеранов. Переходя из комнаты в комнату, разглядывая фотографии на стенах, с которых смотрели бесшабашные парни, еще живые на фотобумаге, или владельца комнаты - бравого мужика на каком-нибудь экзотическом фоне, чье тело, лишенное конечностей, лежало в простынях, пропитанных мочой, Сергей обратился к Господу: помилуй, только не это! Убереги или пошли смерть. Но только не это.
По коридору в кресле-каталке, крича и заливаясь нечеловеческим хохотом, вертелся безногий ветеран.
--Боже, только не это!
Состояние Сергея ухудшалось. Озноб сменялся приступом духоты.
- Что делать?
- Собака, когда болеет, лежит и воду лакает. Лежать у тебя не получится, - тогда пей воду, юноша.
- Почему не ешь? - задал вопрос сержант, наблюдая за тем, как Сергей вливает в себя второй кувшин воды, оставив тарелку нетронутой.
Отказ военнослужащего от пищи есть чрезвычайное происшествие - Сергей помнил это.
- По нашей религии сегодня есть не полагается, сегодня пост - есть нельзя.
Разобрав слово «религия», сержант сказал: «О’кей!» - и оставил Сергея приканчивать кувшин.
Кто его знает? Вон, арабы во время рамадана почти целый месяц ничего днем не едят, только утром до подъема солнце и вечером, после захода.