Мой купальник до сих пор был сырой и неприятный. Мы пили на причале под прожекторами, купались и совершенно не чувствовали холода. Конечно, мы закачались антифризом, но я имею в виду, что совсем не было того ветра, от которого становится холодно.
Кажется, это Уилма сказала, что приятнее купаться без ничего. Это была отличная идея. Рэнди вообще не заходил в воду, но из тех, кто купался, только Джуди и Уоллас Дорн сказали, что останутся в одежде. Стив сходил к электрическому щитку. Потом он подшутил над нами, снова включив свет. Он иногда вытворяет бог знает что. Он меня просто убивает.
Уилма, конечно же, оказалась права насчёт того, что так купаться приятнее. При этом ты чувствуешь себя свободной, сошедшей с ума, такой замечательной, озорной и смелой. Мы резвились, играли в салки у конца причала и тому подобное. Вода как будто бы скользит вдоль тебя - она была чуточку теплее воздуха на самой поверхности. Хотя, стоит погрузиться в неё чуть глубже, как она становится просто ледяной. Темень была кромешная, и всё смешалось. Даже и не разобрать было, кто к тебе пристаёт, хотя мне было совершенно всё равно. Я всё думала - это как раз та вещь, на которую старый ханжа Пол посмотрел бы с неудовольствием. Он не хочет, чтобы кому-то было весело, в особенности мне. Я просто мечтала о том, чтобы он вышел из дома.
Я немного устала, и долгое время просто держалась на воде. Я была близко от причала. Я так щурила глаза, чтобы что звезды расплывались. Потом я увидела кого-то на причале, совсем близко от меня, и по костлявости определила, что это Рэнди. Он смотрел на меня. И в первый раз мне даже стало немного не по себе от того, что на мне ничего не было, но он наверняка мало что разглядел. При свете звёзд. Потом, я увидела, как он что-то поднимает. Одну из водных лыж, и в какой-то момент казалось, что он сейчас огреет меня этой штукой или что-нибудь такое. Наверное, он собирался кого-то обрызгать.
- Эй! - сказала я, и он издал какой-то странный негромкий крякающий звук, ни к кому не обращённый.
- Мэйвис? - проговорил он. И положил лыжу.
Я вдруг осознала, что уже довольно долгое время не слышала, как Уилма смеётся или разговаривает. Я позвала её. Она не ответила. Я спрашивала себя - не ушла ли она в дом, никому не сказав.
Странно, как в голове у вас срабатывает сигнал тревоги. Совсем внезапно, когда Гил тоже стал её звать, я просто поняла - тут что-то не так. Я просто это поняла. И вода вдруг стала холодной. Ужасно холодной. И звезды уже не казались приветливыми. Они тоже выглядели холодными.
- Уилма! - кричала я. - Уилма!
- А ну-ка все вместе, - проговорил Стив дрожащим голосом. - Давайте!
- Уилма! - выкрикнули мы. А ночи не было до этого никакого дела. Звёздам было наплевать. Наши голоса эхом возвращались от гор. Слабые, полные отчаяния и жуткие.
- Уилма!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ (ГИЛМАН ХАЙЕС -ПОСЛЕ)
У НЕЁ БЫЛИ эти большие книги с репродукциями. Я надел рубашку, которую она мне подарила, и удобные потрёпанные шорты цвета хаки, оставшиеся со старых времён. Я сидел и перелистывал страницы. Дюфи, Руо, Утрилло. Как это там говорится? Почитаемые мертвецы. Они оставили после себя образцы для подражания. А сами даже рисовать не умели. Я вырисовывал каждый листок, и это повесили на пробковый стенд. Сестра Элизабет говорила, что это прелесть. У сестры Элизабет что-то было не в порядке с одним глазом. Он не смотрел на вас. Другие дети шутили на этот счёт. Говорили, что этот глаз смотрит на Бога.
Уже светало, а я перелистывал бессмысленные страницы.
Один глаз смотрел на Бога, и нельзя было понять, о чём она думает, но руки у неё были тёплые. От её одежды пахло плесенью и потом, когда она прижимала меня к себе. Я ходил в её любимцах и был не против того, чтобы меня так прижимали.
В тот день она прижимала меня, и я беззвучно посмеивался, вдыхая запах плесени. Когда она отстранила меня, совсем внезапно, я едва успел снова состроить плаксивое лицо.
Он держал меня в воздухе, над лежавшими внизу кирпичами. Потом затащил обратно, бросил, так что я больно ударился головой, влепил мне затрещину и повернулся ко мне спиной, облокотившись на перила. Я плакал. Я протянул обе руки, обхватил его за лодыжки, дёрнул кверху настолько резко, насколько мог. Я знал, что это нужно сделать быстро, резко и с силой, потому что если с ним этого не произойдёт, он снова даст мне затрещину.
- Аааааа! - кричал он, пока летел вниз.
Я смотрел вниз, когда они высыпали на улицу. Я наблюдал, как там, внизу, кровь бежит маленьким ручейком в зазор между двумя кирпичами, а он лежал так, словно хотел приглядеться к нему поближе, получше, и его глаза находились у самого ручейка. Иногда, после дождя, нам разрешали пускать наперегонки зубочистки в сточной канаве. Мне никогда не было дело до того, выиграл я или проиграл. Мне нравилось за этим наблюдать.
Сестра Элизабет говорила, что это ужасное потрясение для меня. Она прижимала меня к себе. От неё исходил этот странный запах. Я сказал, что он пытался показать мне, как он умеет ходить по перилам. Получилось так, что я потерял равновесие. Я не видел, как он летел вниз, потому что завалился назад. А ведь это был бы один из самых смачных моментов. Я не знал, сколько раз он перевернулся в воздухе. А жаль.
Странно, что я вроде как забыл, что я не такой, как другие, и Уилма заставила меня об этом вспомнить. Наверное, я никогда по-настоящему и не забывал. Скорее я этим не пользовался. Если ты особенный, этим нужно пользоваться, а иначе это израсходуется впустую. Я пользовался этим только по мелочам. Как в ту ночь в парке, когда я услышал их и близко подполз между кустами, так близко к ним, что мог бы протянуть руку и прикоснуться к ним. Они были как животные. Я ударил их обоих, и вот что забавно - с него хватило одного удара, а её мне пришлось стукнуть три раза. Я собирался сделать с ними что-нибудь юморное. Что-нибудь такое, над чем можно посмеяться. Но почувствовал усталость, и забыл, что это было, так что я оставил их там. Об этом даже в газете не написали. Так какой от этого прок?