- Эй! Ты чего! Маша! Посмотри на меня! Маш! Тебя кто-то обидел? Да что случилось?! – пытаюсь отнять ладошки от лица. Она размазывает тушь по щекам. Ревет, ничего не замечая.
- Он жив. Мой Ромка жив. – ее слова повергают в шок. И эти глаза. Господи! Прозрачные омуты слез и боли. Нестерпимой, убийственной боли. Я взял ее лицо в ладони и слегка потряс.
- Маш, опомнись! Не знаю, что ты говоришь. Приди в себя. Сейчас Миша с прогулки вернется!
- Только что мне позвонил Ромка. Только он меня так называл. Только он.
Я просто обнял дрожащие плечики. Ад нашей жизни в рухнувших надеждах. И тонких ниточках, за которые мы цепляемся. Сейчас я ненавидел себя. За то, что знаю правду. Знаю, что ее белокурый Ромка никогда уже не вернется и не позвонит. Он мертв. Он умер на моих руках. Умер, прошептав те самые строки. Я сам отправил его исковерканное тело в крематорий. Роман Валерьевич Бойко давно уже развеян над рекой. Осталась лишь памятная табличка с его именем. Так что же теперь делать мне? Как выветрить этого Ромку из маленькой красивой головки. Как высушить эти горькие слезы. Разбить и оборвать ту самую последнюю нить? Тогда придется рассказать о большем. О том, что этот самый Ромка погиб в машине, за рулем которой сидела моя мать. Четыре года назад. Слишком давно. Или наоборот слишком недавно. Как открыть глаза этой девчонки, разрушить все, что она так долго хранит в своей душе.
Есть лишь один верный и правильный способ вернуть ее в реальность. Правду? Да хрена с два! Не готова она к правде. А вот в боевое крещение ей пора окунуться. Я стягиваю с ее плеч меховой жилет, расстегиваю замки на сапожках. Подхватываю и несу в спальню. Бросаю ее на кровать. Она подрывается и пытается сбежать. Я толкаю ее назад. Сам сдергиваю с себя верх одежды и прыгаю поверх ее тела.
- Тихо! Кроха, неужели, думаешь буду сопли вытирать? Давай, устроим покатушки на моем члене! – я сдираю с ее тела платье и прямо этим платьем заматываю ее запястья. Меня реально колбасит, как психа одержимого.
- Нет! Не надо! Нет!
О, Боги! это тело в моих руках! Маленькая грудь в прозрачном кружеве. Плоский животик. Талия тоненькая, можно ладошками обхватить! Я ласкаю ее шею. Девчонка всхлипывает и заглатывает воздух. Она дрожит. И да! Она возбуждается! Ее соски так и просятся в мой рот. А в трусиках уже влажно, даже нет сомнений! Руками проникаю под кружево, и пальцем ныряю в расщелину. Сам сдерживаю крик. Член сейчас сам вырвется наружу. Я хочу ее! Хочу, как в ту ночь! Когда она была только моей! Хоть и думала о другом. Пусть ненавидит меня! Пусть устраивает побоища! Что угодно, только не слезы! Ее глаза созданы для счастья! Ее губы для поцелуев и смеха!
Мы оба замираем. Ее бедра дергаются. Глаза закрыты. Ей нужен оргазм. Не секс. Оргазм. И я его ей доставлю.
Языком лаская мочку ее ушка. Крошечная золотая серьга звенит по зубам. Как же охринительно она пахнет. Я сам спускаюсь ниже. Сдергиваю трусики по ногам. И ртом припадаю к ее пупку.
- Девочка сладенькая. Просто сейчас замри. Не обижу. Не делай лишних движений, иначе, все измениться.
Она послушная. Понимает. Словно улавливает вибрации моих мыслей. Но как же классно звучат ее стоны. Закусила губу. Пальцем я продолжаю раздвигать ее складочки. Горячаая. Какая горячая и узкая! Хочу! внутрь! Но это лишь напугает и все перечеркнет! Она не плачет больше. Теперь изогнулась.
- Умоляй! Скажи, чего ты хочешь! Скажи.
- Нет. Не знаю.
Я припадаю ртом к тому месту, где пальцы уже вызывают хлюпающие звуки. Ааа! Сладкая податливая и скользкая. Готов вылизать досуха! Языком вытворяю такое, о чем и сам не знал, что могу! Маша резко выгибается и крик срывается с губ. Пульсация охватывает мои пальцы. Уже нет пути назад. Она кайфует, и взрывается от своего оргазма.
Когда она затихает. Я развязываю ее руки. Накрываю покрывалом и баюкаю как ребенка.
Вот только дается мне совсем нелегко. Блять! И когда я стал таким сентиментальным! Становиться пластырем по заклеиванию гниющих ран не собираюсь. А вот о таких способах лечения знаю не понаслышке.
Маша выглядывает из под одеяла.
- Ярослав. Это не правильно.
- Кто сказал? Тебе не понравилось? Посмотри. Ты больше не ревешь. – я сам обнял ее покрепче. Так все хрупко. Так все необычно.
- А ты…ну это..ты же… не…
Я приблизил лицо вплотную. Нос коснулся ее щеки. И шепнул:
- Хочешь, чтобы я тоже кончил?
- Надо вставать. Привести себя в порядок. – Маша засуетилась. Щеки горят. Она смущается. И это так трогательно и мило. Я снова дергаю ее на себя. Смеюсь. Но этот смех застывает в горле.