- В балетной школе учились с Уваровой. Наглая она была. Ей же первые партии пророчили. И все получилось бы. Если бы не ты. И не семейка твоего папаши! Это они заманили Аньку в этот бермудский треугольник! Семья, муж и дочь! Капец!
- Ну то, что я по жизни всем мешаю для меня не новость. Ладно. Мне все равно. Платишь за работу и ладно. И конкурс я не оставлю. Просто знай.
- Попробуй. Думаешь, Шарунов хороший напарник? Трахается то он так себе. – она говорила так просто, словно о покупке хлеба на обеденный стол. А мне противно стало. В душе все скукожилось, как от промозглого ветра, - он же клинья к тебе подбивает. И если не готова спать с ним, лучше не иди на поводу. Этот старый засранец способен на многое, Амалия! Да какое мне дело! Хочешь нарваться на его член вперед и с песней! А то ходишь какая-то недотраханая, нервная. Только и знаешь что вынюхивать всякую хрень.
- Да пошла ты. – я встала и вышла. Не хватает воздуха. Возле машины, пытаюсь отдышаться. Сегодня пасмурно. И ветер совсем не весенний. Но это наоборот хорошо. На мелькающий миг вспомнился тот самый октябрь. Когда я брела с пухлой папкой в руках, из дома своих родителей. Никому ненужная. Замёрзшая. Спотыкалась и падала от собственного бессилия. А потом боль. Жгучая, режущая. И кровь. Просачивающаяся на моих джинсах. Да. Пожалуй тогда я испугалась впервые не за саму себя. И когда на скорой меня увозили. Какой-то добросердечный прохожий вызвал. Увозили. А потом медсестра в грязно-голубом халате сообщила: угроза у тебя, можешь легко стать свободной. Вот тогда я перестала жалеть себя. Перестала ныть из за собственного одиночества. Вот тогда я всеми фибрами души захотела жить! И чтобы жил мой неродившийся малыш. Потому что зачем-то Бог послал его мне! А значит я не так уж и бесполезна!
Снова раздается звонок. Галина. Почти три месяца не созванивались. Она совсем не охотно со мной общается. Почему сейчас вспомнила.
- Маш ,ты как всегда в своем репертуаре! – как обычно, начинает не с приветствия, а с упреков. Как я терпела ее все время. Она же похлеще моей матери. Цеплялась. Искала хорошее. Не выходило. Молчу. Не хочу спорить и говорить. Шок от осознания, что мама все таки помогала мне, не отпускает. А Гала продолжает говорить, - Анна Андреевна так постарела. Совсем ее не навещаешь. Ты знаешь, что твой отец не встает. У него инсульт был. Маш. Ты слышишь меня?
- Привет, Гала. Рада тебя слышать. А где ты мою матушку видела? Они же за городом живут! – зачем спросила не понимаю.
- Спятила! Квартира по соседству! Вообще то.
Но они продали ту квартиру? Я схожу с ума? Что твориться в этом мире? Я живу на плоту, посреди бурного моря? Нет никого, кто бы просто подсказал, куда направить этот плот.
Сбрасываю звонок. И лечу к поместью Уваровых. Где четыре года назад мне вручили папку с документами на чужую квартиру!
Даже не пытаюсь стучать. Это бессмысленно. Проходили. Родители не пробиваемые. Когда-то они оба полностью посвятили себя своим собственным стремлениям. Плевать. Я пыталась искать им оправдания. За четыре года ни одного звонка. И на мои не отвечали.
В поместье по комнатам гуляет ветер. В прямом смысле. Они что, продали мебель? Отец давно на пенсии. Он вообще для меня существо с другой планеты. Чужой. Никогда даже толком с ним не разговаривали.
Мама сидела в самой большой зале. В камине потрескивал огонь. Она просто смотрела в одну точку. Сжимая в руках очередной альбом с яркими рисунками. Увлекалась старинными картинами. И это точно был рекламный проспект выставки.
- Маам. – ноль эмоций. Присела рядом. Положила руки ей на плечи. Как же она состарилась и похудела.
Дернула плечами, как от ненужной ноши. Я отодвинулась. Снова окинула взглядом пустынную комнату. А что если бы все эти годы я жила здесь? Аж сердце дрогнула от такой абсурдной мысли. Здесь холодно. Нет, не температура воздуха, а именно аура дома леденит душу.
- Поговорим? Почему ты мне помогла? И почему именно сейчас Илона все рассказала?
- Какая разница. Амалия. Зачем ты здесь.
- Просто ответь на вопросы, и я уеду. – Анна Андреевна на самом деле постарела. Нет больше того бетонного упорства. Тонкие руки с синими прожилками подрагивают. Лицо осунулось. И в волосах полосы седины. Жаль, что мы чужие.
- Ой, да спрашивай уже. Мне все равно. К отцу могла бы и зайти. Он в санатории. – она пытается быть прежней. Но не смотрит больше прямо в глаза. А как то замирает взглядом в одну точку. Словно видит