Атос же, потерявший всю свою мушкетерскую выправку, расценил ее молчание иначе. Решил, что его обременительные просьбы — в обузу.
Он, стараясь не показать разочарования, перевел разговор на другое. Подошел к тренажеру, погладил никелированные трубки:
— Классный аппарат.
— А! — небрежно ответила она. — Один благотворительный фонд презентовал.
— Тренируешься? Молодец. А я со спортом завязал.
И вдруг спохватился:
— Ох, извини, ты что-то сказала про свою инвалидность… Какая я все-таки свинья, пропустил мимо ушей! Навязываюсь со своими проблемами, а может, тебе самой помощь нужна.
Милый, трогательный, маленький граф!
— Не бери в голову, — сказала Ирина бодро. — Это я пошутила неудачно. У меня все выше крыши. Все блестяще.
— Точно? — усомнился он. — А как же Париж?
— Тактика, — объяснила она. — Мы с тренером решили пропустить чемпионат Европы, а потом в Токио ка-ак жахнуть! Чтоб неожиданно получилось. Никто не будет опасаться российской команды, а тут-то я и выскочу, как чертик из бутылки! Спорткомитет эту идею поддержал.
— Очень в твоем духе! — одобрил Федя. — Совсем не меняешься, д’Артаньян! Не то что я…
— Фу, Федька, не хандри, слушать противно! — прикрикнула на него Ирина так же, как недавно на тяжелых больных в отделении реанимации.
Вышла на кухню поставить чайник — осторожно, мелкими шажками, чтобы однокашник не заметил ее хромоты. Пусть думает, что все о’кей.
— И вот что, — сказала она, выставляя на стол все, что удалось наскрести в холодильнике: успевшую посинеть жареную картошку да остатки кабачковой икры. — Сейчас пожуешь — и спать. И не думай ни о чем. Утро вечера мудренее.
— Это уж точно. Я, к примеру, жаворонок, на ночь глядя вообще туго соображаю.
— Я тоже, забыл? Помнишь, мы в интернате вдвоем до подъема спарринги устраивали? Пока все дрыхнут без задних ног.
— Еще бы! А то ведь на тренировках пацанов против девчонок не ставили.
— Потом де Тревиль еще удивлялась, откуда у меня взялась мужская хватка. И сейчас мой Самохин этому удивляется. А все благодаря тебе, Федька! Честное слово! Я тебе своим чемпионством обязана, а ты тут разнылся, как последняя Бонасьешка!
— Спасибо тебе, Ирка. — Федя грустно клевал холодную картошку, не различая вкуса. — Ты всегда умела поднимать дух.
— При чем здесь дух! — Ирина опять повысила на него голос. — Действовать надо! Нам нужен практический результат, а не что-то неосязаемое, духовное! Раз необходимо поместить твою сестру в центр — значит, поместим. Вот увидишь!
— Правда?
— Дурак! Я врала когда-нибудь?
— Никогда.
— Ну так выше голову, Атос!
Ах ты, Ирочка Первенцева, честная и правдивая! А кто только что бессовестно соврал насчет Парижа?
Но это другое дело. Это ложь во спасение.
А насчет центра реабилитации обмануть нельзя. Я дала обещание, и Федор на меня надеется.
Придется что-то предпринимать. Назвалась груздем — полезай в кузов.
Только где этот кузовок найти?
Ладно. Действительно, утро вечера мудренее. Высплюсь хорошенько — и что-нибудь придумаю…
Поев, Федор по-хозяйски вымыл за собой тарелку с чашкой. Понятно, привык сам по дому справляться. Вряд ли его матушка Миледи уделяла внимание домашним делам. Если и интересовала ее посуда, то, наверное, только водочная, которую можно сдать.
— Ну что, — спросил Атос уже не таким унылым тоном, — сходим к соседке за раскладушкой?
И тут Ирина вспомнила, что баба Вера уже легла после тяжелого космического дня. Но об этом Феде нельзя было сказать: опять впадет в комплексы и еще, чего доброго, уйдет ночевать куда-нибудь на вокзал.
Придется снова соврать. Ну ничего, это тоже во спасение.
— Федь, ты не обидишься, если я тебя тут брошу одного? Укладывайся на диване, вот тебе белье, а я… Ну, понимаешь, у меня…
— Личная жизнь, да? — подсказал гость. — Ты не стесняйся, иди. До утра, да? Я понимаю. Это здорово!
Вот он и избавил ее от очередной лжи.
Бедный Атос. У него, наверное, из-за калеки сестры личная жизнь не складывается.
У Ирины, впрочем, тоже не больно-то…
Размышляя об этом, Ирина выскочила за дверь. Вместо того чтобы выспаться, ранняя птичка жаворонок полетела в темную совиную ночь — куда глаза глядят…