— Нет? — спросила она у кого-то, кто стоял позади Лессинга. — Но я думала... О, нет! Ты не должна! Ты не можешь! Так нечестно! — Из ее великолепных черных глаз внезапно хлынули потоки слез, удвоивших яркость этих чудных очей. — Ты не смеешь, не смеешь! — зарыдала Кларисса, бросилась Лессингу на шею и продолжала рыдать, уткнувшись в его плечо и бубня какие-то невнятные протесты.
Руки Лессинга сами собой сомкнулись вокруг нее, хотя разум отчаянно бился, пытаясь вернуть власть над телом. Что происходит? Кто...
Некто, кого он видел лишь в образе силуэта. Тетя. Лессинг понял, хотя и без всякого облегчения, что ожидал кого-то более удивительного. Кого-то, чье существование он до сих пор мог только предполагать.
Тетя нависла над ними и осторожно потянула Клариссу за вздрагивающее плечо. Руки Клариссы отпустили его шею, и она покорно отошла, все еще всхлипывая от рыданий. Лессингу отчаянно хотелось сделать или сказать что-нибудь, что успокоит ее, но его разум и тело странным образом были замедленны, словно в комнате действовала какая-то сила, которую он не мог осознать. Как будто он действовал против действия этих странных поющих механизмов, и ему казалось, что они ополчились против него одного, в то время, как тетя с Клариссой были свободны.
Кларисса позволила отвести себя от Лессинга. Она двигалась, точно безвольный ребенок, весь отдавшийся своему горю и не замечающему ничего вокруг. Слезы текли по ее щекам и капали на сжатые плечи. Ее пальцы все еще скользили по рукам Лессинга, но потом он почувствовал, как они соскользнули, и понял, что это окончательное расставание. Их разделяли лишь несколько футов ковра, но было такое чувство, словно между ними пролегло много миль. И это расстояние все увеличивалось с каждой секундой. Кларисса смотрела на него сквозь слезы невыносимо яркими глазами, губы ее дрожали, руки были все еще протянуты к нему.
Это все. Ты исполнил свое предназначение, теперь уходи. Уходи и все забудь.
Лессинг не знал, чей голос сказал это и какими в точности словами, но смысл был ему предельно ясен. Уходи и забудь.
В воздухе раздавалась громкая музыка. Еще секунду он стоял в мире ярких, насыщенных красок, потому что это был мир Клариссы, и в нем сияла даже эта полутемная квартира со множеством зеркал. И во всех зеркалах он видел отражение Клариссы в различных ракурсах горя и разлуки, постепенно она удалялась, позволяя рукам опуститься. Он видел множество Кларисс, опускающих руки, но так и не увидел, как ее руки упали окончательно, а затем... затем он погрузился в пучину Леты[16].
Дайк с шумом выдохнул воздух, откинулся на спинку стула и без всякого выражения глаз под редкими бровями посмотрел на Лессинга. Лессинг сидел и моргал. Лишь секунду назад он стоял в квартире Клариссы, он еще чувствовал у себя на руках прикосновения ее теплых пальчиков. Он слышал ее, оглядывался и видел, как смущенно переминаются в окружающих зеркалах ее многочисленные отражения...
— Минутку, — сказал он. — Отражения... Кларисса... Я почти вспомнил что-то, что было тогда... — Он замолчал и невидящими глазами уставился на Дайка, наморщив лоб. — Отражения, — повторил он. — Кларисса... Отражения Клариссы...но не тети! Я смотрел на них обеих в зеркалах, но не видел никакой тети! Я вообще никогда не видел ее... ни разу! И все же я ожидал... Ответ где-то тут... Тут, до него рукой подать, если бы я только мог...
Затем ответ появился у него в голове в полной своей красе. Кларисса сама подсказала ему этот ответ, он весь заключался в той сказке, что она рассказала ему. Страна слепых! И как слепые ее жители могли увидеть посланца короля, который следил за принцессой, пока она бродила по заколдованному лесу? Как Лессинг мог вспомнить то, чего никогда бы не сумел постичь своим слабым умишком? Как мог он увидеть ее опекуна, не считая ощущения чужого присутствия без формы и речи без слов, потому что они были вне мира слепых?
— Сигарету? — спросил Дайк и подался вперед, скрипнув стулом.
Лессинг машинально потянулся через стол. Больше не было никаких звуков, только зашелестела бумага и чиркнула спичка. Они курили молча, глядя друг на друга. Раздались шаги по гравию. Заговорили приглушенные в ночи мужские голоса. Чирикали в темноте вездесущие сверчки.
Потом Дайк со скрипом подвинул свой стул и потянулся, чтобы затушить недокуренную сигарету.