— Ну, ладно, — сказал он. — Вы все еще не пришли в себя или уже можете посмотреть на все объективно?
Лессинг пожал плечами.
— Могу попытаться.
— Ну, сначала мы должны признать, что принято, по крайней мере на настоящий момент, что такого просто не бывает. В вашей истории полно дыр. Нас через десять минут порвали бы на части, если бы мы попытались кому-нибудь все это рассказать.
— Если вы думаете... — упрямо выставив челюсть, начал было Лессинг.
— Я еще и не начал думать, — прервал его Дайк. — Естественно, что у нас нет прочного фундамента для этой истории. Не думаю, что все действительно произошло именно так, как вы запомнили. Да и способен ли на это человек? В целом, эта история все еще кажется мне обряженной в мишуру аллегорий, и нам нужно копнуть гораздо глубже, чтобы добыть голые факты. Стоит ли это делать — вот проблема! Но мне просто интересно.
Он замолчал. Потом достал еще одну сигарету, рассеянно чиркнул спичкой. И продолжал, выпустив густое облако дыма.
— Давайте на минуту примем все это за правду. Нужно расшифровать аллегорию о дочери короля, перенесенную в Страну Слепых. Знаете, Лессинг, меня поразило то, на что вы вообще не обратили внимания. Вспомните, что Кларисса порой ведет себя абсолютно по-детски. Например, когда ее внимание поглощается совершенно обыденными вещами. Или ее предположение, что эти могучие силы наверняка защищают ее, защищают совсем по-родительски. Да, даже та аура, о которой вы постоянно говорили, и которая влияла на все, что вы видели или слышали, когда бывали с нею. Все это походит на мир ребенка. Яркие, насыщенные краски. Нет ничего уродливого, потому что у детей еще нет образцов для сравнения. Красота и уродство ничего не значат для детей. Я помню кое-что из своего детства — особенно это полное поглощение тем, что заинтересовывало меня. Помните, у Вордсворта[17]: «Дитя озарено сияньем Божьим...» и так далее. Но ведь она уже достаточно взрослая, не так ли? Вы сказали, ей чуть за двадцать? — Дайк замолчал и уставился на кончик своей сигареты. — Знаете ли, — продолжал он, наконец, — все это напоминает простейший случай задержанного развития, верно? Ну-ну, минутку! Я ведь сказал — напоминает. Разумеется, вы достаточно умны и можете распознать слабоумного. Но я ведь не говорю, что Кларисса именно такая. Я просто пытаюсь понять... Я вот подумал сейчас о своем маленьком сынишке. Сейчас ему одиннадцать и он достаточно приспособлен, но когда он начал ходить в школу, он общался только со мной. IQ у него был самым высоким из всего класса, и ему было просто скучно с остальными детьми. Он не хотел играть с ними. Он предпочитал в одиночестве бродить вокруг дома или читать, пока мы с женой не решили, что с этим надо что-то делать. Высокий Коэффициент Интеллекта или нет, но ребенку нужны другие дети, чтобы было с кем играть. Он никогда не приспособится к жизни в обществе, если не начнет с детства. Психика его не станет развиваться в правильном направлении, если он не будет дружить со сверстниками. Позже, когда он подрастет, высокий Коэффициент станет очень полезным для него, но в раннем детстве он только мешает ребенку. — Дайк помолчал. — Ну, вы поняли, что я имею в виду?
— Ничего я не понял, — покачал головой Лессинг. — У меня все еще голова идет кругом.
— Кларисса, — медленно произнес Дайк, — может быть — в аллегории, заметьте, а не в реальности, — дочерью короля. И она, со своей прирожденной — назовем это королевской кровью,— оказалась среди нижестоящих, и даже не подозревала об этом, пока не развилась выше их уровня. Возможно, — король мог подумать о ней так же, как я о своем сыне, — ей и нужна была компания нижестоящих, в детстве, пока она росла. По каким-то причинам она не могла жить среди взрослых. Взрослые эти, видите ли, превосходят все, нам известное, превосходят настолько, что, когда находятся в одной комнате с вами, вы даже не можете запомнить, какие они.
После того, как Дайк замолчал, Лессингу потребовалась добрая минута, чтобы понять, что он имеет в виду. Затем он резко выпрямился и сказал:
— О, нет! Это просто невозможно. Да я бы понял...
— Видели бы вы, — рассеянно заметил Дайк, — как мой сынишка играет в бейсбол. Пока он играет, это — для него, — самое важное в жизни. Другие дети и не заметили бы, что он может думать о чем-то другом, кроме игры.
— Но... но золотой дождь, например, — возразил Лессинг. — И присутствие бога. Даже...
— Минутку! Просто подождите. Вспомните, как вы придумали гипотезу о боге. Вывели ее целиком и полностью из блеска, похожего на золотой дождь, вспомнили легенду о Данае, ощутили чье-то присутствие и цель, стоящую за всем этим. А если бы вместо дождя вы увидели бы что-то похожее на неопалимую купину, то придумали бы совершенно иную теорию, которая включала бы в себя, вероятно, Моисея. Что же касается ощущения присутствия и видений... — Дайк помолчал и, глядя куда-то вдаль, несколько секунд колебался. — Позже я расскажу, что думаю обо всем этом. И это вам не понравится. Но, тем не менее, сначала я хочу разобраться с этим... с этой аллегорией. Я хочу полностью объяснить, что могло бы лежать за пределами этой явной теории о Клариссе. Отметьте, что я не отношусь к этому совсем уж серьезно. Но и не хочу при этом оставлять висящие концы. Я имею в виду это ее очарование. Кажется, оно очень ясно указывает — в аллегории, — на существование homo superior здесь и сейчас, прямо среди нас.
17
Уильям Вордсворт (William Wordsworth, 1770 - 1850) - английский поэт-романтик. Цитата взята из Оды «Отголоски бессмертия по воспоминаниям раннего детства» в переводе Г. Кружкова (прим. перев.)