В коридор выходило только две двери. Она заглянула в первую – там посреди комнаты стоял длинный стол и штативы с пробирками, как в школьном кабинете химии. Остро пахло реактивами. Тетка в белом халате, заляпанном желтым, что-то сосредоточенно мешала стеклянной палочкой.
– Вы к кому? – спросила тетка равнодушно.
– К Петрищенко. – Розка вновь покосилась на мятую бумажку. – Елене Сергеевне.
– Нет. – Тетка не отрывала взгляда от пробирки, жидкость в которой начала медленно розоветь. – Это вам в СЭС-два… Следующая дверь.
Следующая дверь тоже была обита дерматином. Над дверью прибита подкова. Веселые люди тут работают. Розка опять на всякий случай шлепнула по дерматину и, услышав приглушенное «открыто», шагнула внутрь. Комната скучная, крашенная бледной зеленью, самое уютное место боком к окну занимал стол, над которым висел календарь с пушистым котенком… Пробирок нет, и то хорошо. Молодая женщина в пергидрольных кудряшках обернулась и уставилась на Розку голубыми глазами – точь-в-точь как у котенка на календаре.
Розка вдохнула поглубже:
– Елена Сергеевна, здравствуйте, я вот тут… вам должны были позвонить… ну, от Льва Семеновича… тут…
– А! – сказала голубоглазая. – Елена Сергеевна там, солнышко. – Она пухлой белой рукой неопределенно махнула в сторону боковой стены – там была перегородка и тоже дверь. – Иди-иди, лапушка. – Руки женщины мелко зашевелились, и Розка сначала испугалась, потом поняла, что та что-то вяжет под столом, розовое и пушистое… – Только постучи сначала.
Розке почему-то стало отчетливо неприятно, хотя она никак не могла понять, в чем состоит ее, Розки, обида. Розка вообще обижалась очень легко, переживала молча, а потом жалела, что вовремя не подобрала гордый и остроумный ответ.
В крохотном кабинете за перегородкой, перерезавшей окно пополам, половину пространства занимал потертый письменный стол; под стеклом старая черно-белая фотография толстой девочки. Еще были сейф, крашенный бурой краской, и маленький столик у окошка, на котором стояла пишущая машинка в чехле; два стула и фикус в кадке. Розке тут не понравилось.
Особенно ее раздражали календарь Морфлота с парусником, прорезающим бурное море, и бледный коралловый куст на столе, прижимающий бумаги. Эти предметы говорили ей, Розке, о том, что где-то есть замечательные места и смелые, яркие люди, но отсюда до них было так же далеко, как, скажем, от поликлиники Приморского района, где работала тетя Рая.
И Петрищенко ей не понравилась, хотя она была не пухлая и голубоглазая, а, напротив, высокая и костистая. И старая – лет под сорок. Серый костюм джерси, белая блузка.
– Да? – Петрищенко пошарила рукой по столу, надела очки, и глаза ее сразу стали маленькими.
– Это… – опять завела Розка. – Елена Сергеевна…
– Да, – устало повторила Петрищенко.
И ноги у нее наверняка большие, злорадно подумала Розка…
– Я вот тут… от Льва Семеновича… Он вот тут… Потому что…
– А… – Петрищенко несколько оживилась. – По поводу трудоустройства?
– Ну… да.
Розка подавала на романо-германский. Все родственники хором говорили, что это безумие, туда без блата не сунешься, даже взятку без блата не возьмут, сказал Лев Семенович, но Розка опрометчиво верила в свои языковые способности…
На семейном совете решили, что Розке лучше поработать и подавать на вечерний, все-таки девочка, не мальчик, ничего страшного, но с работой по профилю возникли проблемы. Был призван Лев Семенович – мамин родственник, двоюродный брат что ли. Лев Семенович гарантировал, что Петрищенко даст направление, а с направлением она почти гарантированно поступит, а потом, может, так и осядет при пароходстве; там, сказал Лев Семенович, есть возможности для роста.
Кажется, и Розка Петрищенко не понравилась. Мама права, надо было надеть ту, ниже колен.
– Мы хотели мальчика, – сказала Петрищенко недовольно.
Розка молча пожала плечами. Ее мама тоже хотела мальчика. А получилась она, Розка. Что уж тут поделаешь.
– Хотя бы английский знаете?
– Трехгодичные курсы с отличием, – дважды соврала Розка. – При Доме офицеров, лучшие в городе, между прочим.
– Здесь судовые документы, – сухо заметила Петрищенко. – Грузы… накладные… терминология…
– Ну, я… освою.
– На машинке печатать умеете?
Машинка под чехлом – Розка успела разглядеть – была новенькая электрическая «Ятрань».
– Ага, – сказала Розка, заглядывая Петрищенко в глаза. Ничего не поймешь, стекла очков отблескивают.
– Сколько знаков в минуту?
– Чего? – удивилась Розка, бойко печатавшая двумя пальцами.