Их жалость была как пощечина. Как и любая жалость, она нашептывала: «Я здесь, а ты – там. Мне тебя жаль, мне очень грустно. Но тем не менее, хоть мне и жаль, пойми меня правильно: я – здесь, а ты – вон там». Это совсем не сочувствие.
В большинстве случаев, когда нам жаль кого-то, мы не стремимся увидеть мир так, как его видит этот человек. Мы смотрим на других из своего мира и испытываем грусть или жалость. Жалость – это примерно вот что: «Я не понимаю твоего мира, но, с моей точки зрения, все довольно скверно». Худшие слова: «я бы так никогда не поступила». Когда она это сказала, было совершенно ясно, что она не видела мир так, как я. Она видела мой опыт из своего окошка, через свои линзы, и это, повторяю, не эмпатия. Кроме того, я почувствовала, что меня осуждают. Я не услышала ничего, что бы показало мне, что она поняла мои чувства, и она никак не продемонстрировала мне, что понимает мои переживания. Когда мы ищем эмпатию, а находим жалость, то чувствуем себя еще более одинокими и обособленными. Эмпатия – это связь. Жалость – это разобщение.
Поиск жалости
Другая сторона медали – это когда мы сопереживаем человеку, который просит о жалости. Проблема сложная. Жалости ищут, когда чувствуют примерно вот что: «Пожалей меня, ведь я единственный, с кем это случилось», или «моя ситуация самая ужасная, хуже нет ни у кого». Это, естественно, вызывает разобщение и отторжение. Люди, ищущие жалости, не хотят эмпатии или признания того, что подобный опыт – общий; они жаждут подтверждения своей уникальности. Когда я на своих семинарах говорю на тему поиска жалости, участники обычно начинают волноваться и раздражаться. Я давно научилась разряжать атмосферу, надо лишь спросить: «Кто из вас знает человека, который ищет жалости, и сейчас, когда я говорю об этом, представляет себе этого человека?» Неизменно по всей комнате поднимается лес рук – участникам не терпится поговорить о том, кого они вообразили, и о том, как этот человек их раздражает.
Многие рассказывали мне, что чувствуют манипуляцию, когда их близкие напрашиваются на жалость. Я слышала такие фразы даже от терапевтов, которых часто ставят в тупик ищущие жалости пациенты. Когда кто-то хочет, чтобы его пожалели, вполне обычная реакция – презрение и возмущение. Эта ситуация кажется проигрышной для всех. С одной стороны, человек утверждает, что у него все хуже всех и никто не в силах его понять, с другой – ищет нашего одобрения.
Одна участница интервью рассказывала: «У меня в семье только мужу может быть тяжело. Даже если со мной происходит то же самое, что и с ним, или даже хуже, все внимание должно уделяться только ему. Он не просит ему помочь. Он лишь желает услышать от меня, что его жизнь тяжела, несправедлива и куда хуже, чем моя. Он считает, что он работает больше, спит меньше и делает больше. Честное слово, это не так».
Иногда лучшее, что мы можем сделать для того, кто просит жалости, – это притворно вздохнуть: «Да, это очень тяжело!» или: «Ничего себе, худо тебе пришлось!» Но внутри себя мы думаем что-то вроде: «да наплюй ты на все это», или «какая ерунда», или «сколько можно ныть». Иногда выпрашивание жалости так злит и возмущает нас, что мы не можем выдавить из себя даже притворных эмоций. Но как бы ни прошел разговор, легко понять, почему наш обмен репликами редко выходит на уровень реального контакта и взаимопонимания.
Поиск жалости зачастую связан с желанием показать свою уникальность, но мы, конечно, можем сказать, что «нам одиноко» и «мы чувствуем себя единственными, кто…», не выпрашивая жалости. Отличие эмпатии от жалости – в нашей мотивации, в том, как и для чего мы хотим поделиться страданиями. Ирония в том, что причиной поиска жалости нередко является стыд.
На первом курсе докторантуры я часто искала жалости. Неудивительно, что чем больше я это делала, тем более одинокой я себя ощущала. Я была так загружена занятиями, что постоянно боялась провала и стыдилась своей возможной несостоятельности. Поэтому я просто не могла сказать: «Я тону. Я как муха в молоке. Если я не справлюсь, жизнь кончена». Хотя это чувство знакомо практически всем, кого я знаю, в тот момент я не могла ясно понять и тем более описать свои реальные чувства. Я говорила: «Вы себе не представляете, как это трудно. Это не то что не получить должность или провалить экзамен». Для людей, окружавших меня, это звучало как «это важнее, чем все, что вы когда-либо делали, так что пожалейте-ка меня как следует». Если друзья и близкие откликались на мои мольбы не совсем искренней жалостью, я начинала грызть себя еще больше, думая: «Да-а, им-то хорошо, они-то не пишут диссертацию!»