По счастью, я быстро нашёлся, чем ответить, так, чтобы лёд недоверия и неловкости поскорее растаял. Поблагодарив её совершенно искренне за превосходные чернила, я протянул ей в подарок изящную костяную песочницу, наполненную тончайшего помола песком искрящегося золотистого оттенка. Я рассказал ей, что песок сей добывается в имении моего деда в крайне незначительном количестве, и более нигде в мире неизвестно сочетание таких минералов, придающих ему столь блистательный оттенок. Смеясь, она охотно приняла мой презент, довольно милый и совершенно невинный по существу. Теперь наш разговор мог продолжаться свободнее.
– Позвольте, – я протянул руку к книге, делая вид, что не в силах дотянуться. Она поднялась и подошла ближе, чего я и добивался. Лёгкий аромат лаванды дразнил моё обоняние и приводил в трепет воображение. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись, прежде чем она снова села поодаль.
– Что это?
Я жаждал говорить с девушкой только о ней, а вовсе не о какой-то книге, но она нашла повод остаться, и я обязан был подыграть ей. Открыв обложку, я на минуту замешкался, но потом обрадовался удаче. Книга позволяла мне немедленно связать все мои корыстные интересы.
– «Га-Багир», – провозгласил я немного зловеще, – а именно, разъяснения к самому знаменитому каббалистическому сочинению.
– Это запрещённая книга? – её глаза оживила вспышка интереса, а вовсе не испуг.
– Насколько я осведомлён, нет. Не могут же наши цензоры успевать запрещать ещё и все подозрительные заграничные издания. – Мы оба рассмеялись, и я картинно приложил палец к губам и произнес по складам: – Но оно нежелательное. Неблагонадёжное. Но, – я понизил голос до шёпота и приложил палец к губам, – не обсуждайте это вне пределов сей комнаты, пусть это станет нашим с вами заговором.
– Заговором? Против кого же? – она чуть отстранилась, и округлившиеся губы её сказали о недоверчивом непонимании больше слов.
Быстрым поворотом головы, полуулыбкой, всплеском ресниц, взглядом снизу вверх – я был сражён окончательно.
– Против уныло и скучно мыслящих особ, – как мог, успокоил её я, давая понять, что не собираюсь заходить слишком далеко.
– Тогда расскажите мне, прошу вас, – попросила она, и кроме желания продолжить знакомство, я уловил и искреннее любопытство, свойственное по природе вообще всем миленьким женщинам. Она тут же добавила: – От отца мне не добиться ответов. Отец… он хороший человек, но своенравен и имеет странности. К нему здесь и отношение соответственное, – веки её вспорхнули, открыв встревоженный и пугливый взор, – и оно… беспокоит меня…
– Не всегда дружелюбное, – окончил я за неё. – Да, он человек с… твёрдым характером и собственными убеждениями, что в наше время хотя часто можно найти в душах, но редко – в словах и делах. Одно верно: обвинение в чернокнижии ему не грозит. «Багир» – возможно, самая древняя часть из всех книг каббалы, и само это слово всего лишь означает яркий свет или сияние – на древнем еврейском наречии. Но не спрашивайте меня о нём, я не изучал его в Университете. Эту брошюру я уже имел возможность видеть в руках Владимира Андреевича, теперь же я не смогу отказать себе в удовольствии принять её из ваших рук.
Анна немного порозовела:
– Отец надеется, что, несмотря на недомогание, вы в силах прочитать её, поскольку это поможет вам познакомиться с некоторыми его открытиями. Они с Евграфом Карловичем и Владимиром… Владимиром Андреевичем уже два дня втайне от остальных сутки напролёт трудятся над какими-то важными предметами… Представьте себе, все, кто находился на башне, слегли, как и вы, а у него одного только насморк… и даже голова зажила.
Я чуть усмехнулся, удовлетворённый тем фактом, что хотя художник и знал теперь более моего о предмете раскопок, но не имел времени на самый важный сейчас для меня предмет – объект моего сердечного интереса.
– Знаете вы, чем они так заняты?
– Возможно. Вы посещали подвал? Тогда вы лучше можете себе представить. – Она понизила голос до испуганного и несколько зловещего шёпота. – Ребёнком однажды попала я в эту темницу, и долго после того снились мне чудовища, оживавшие по мере того, как я миную их, и сползавшие вослед со своих пьедесталов. Я до сих пор прихожу в ужас от воспоминаний об их неспешных движениях позади меня, а паче от того, что ноги мои не слушались, и я не могла убежать от неотвратимо подкрадывающихся тварей.
Я сказал, что мне знакомо это кошмарное ощущение непослушных ног. Мы рассмеялись, но не слишком весело. Я предпочёл сменить русло беседы.