Сын (идет к двери возле камина). Извините.
Любовница (задумчиво). Сны.
Жена (немного печально). Да.
Сын закрывает за собой дверь. Жена обращается к Другу.
Тебе нехорошо?
Друг (выпрямляется и со вздохом отворачивается от огня). Нет, ничего. Когда пытаешься от всего отвлечься, становится легче. Я чувствовал, что не могу больше этого вынести — какое-то время назад. Не из-за того, что сделала она (указывает на Дочь), или сестра моей жены, или я сам, — в конце концов не из-за (делает неопределенный жест) всего этого. Просто я испытал умственную тошноту и подумал, что, если посижу очень-очень тихо, как когда-то в детстве, когда начинало тошнить, это пройдет. Ну, не совсем пройдет, так хоть чуть-чуть… полегчает. (Улыбается, печально.) Так и оказалось.
Дочь (робко, испытующе). Мама?
Жена (крошечная пауза, она слышала; обращается к Другу). Это я тебя расстроила. Прости. Я зло с тобой говорила. Ты ведь понимаешь.
Дочь (все еще просительно, но в голосе раздражение). Ма-ма!
Жена (как раньше). Я не собиралась исключать тебя — просто из жестокости. Возможно, мне хотелось теснее объединиться с ней (указывает на Любовницу)… как объединила нас жизнь, хотя мы этого не признаем и, конечно, не обсуждаем, нам ведь стольному можно друг у друга поучиться…
Дочь (с отчаянием и растущим гневом). Ма-а-а-ама!
Друг. Лучше ответь ей, а то она опять пойдет за репортерами.
Жена (спокойно, с легкой улыбкой). Нет, достаточно одного раза. Во второй раз ей это не удастся хотя бы потому, что ты не дашь ей выйти из комнаты… не так ли?
Пауза.
Друг принимает удар с грустной улыбкой.
К тому же, во второй раз это не произведет такого впечатления. Будет неинтересно.
Дочь (выпрямляется в кресле; руки судорожно сжимают ручки; шея напряглась. Вопль). МА-А-А-МА-А-А!..
Любовница (после паузы, мягко). Ответьте же ей.
Жена (тихонько похлопывает Любовницу по плечу; смотрит на Дочь, говорит задумчиво, не сводя с нее глаз). Может быть, я никогда больше не буду с ней разговаривать. Сейчас я не могу этого утверждать — меня сейчас занимает другое. Но скорее всего, так. Я редко разговариваю с чужими людьми, а если со мной фамильярничают в минуту испытания или горя, я этого не прощаю. (Любовнице.) Впрочем, не знаю, если я вдруг споткнусь на кладбище и кто-нибудь — даже вот и она — поддержит меня за локоть, я, пожалуй, и поблагодарю, не повернув головы. Впрочем, это маловероятно… не правда ли?.. Чтобы я споткнулась. (Усмехаясь, с тихим торжеством.) Нет, вряд ли я буду с ней когда-нибудь говорить.
Дочь встает; Жена и Любовница наблюдают за ней, Дочь выглядит обессиленной, опустошенной; мгновение она стоит неподвижно, затем медленно идет к креслу или дивану, на котором недавно дремала Жена; падает на диван, поворачивается на спину, прикрывает локтем глаза, затихает.
Жена (тихо). Ну вот, с этим все. (В затылок Любовнице.) Вы заметили, я сказала «на кладбище», а не в крематории.
Любовница (усмехнувшись). Да, я слышала.
Жена (почти извиняясь). Здесь я буду биться до конца, что бы вы мне ни говорили и что бы там ни было написано в конверте. Я настою на своем. Дело не в вере и не в отвращении к огню. Просто акт воли.
Любовница (мягко). Что ж, сейчас я не буду с вами об этом спорить.
В комнату входит Сын, закрывает за собой дверь, приклоняется к ней всем телом. Голова запрокинута, глаза устремлены к потолку. Он сотрясается от слез. В руках скомканный носовой платок.
Сын (с трудом. Его душат рыдания). Там все… все так же… все… точно так же, как… было. (Внезапно ему удается взять себя в руки. Впечатление далеко не комическое. Ясно, что это ему стоило большого напряжения воли. Голос у него еще дрогнет раз или два, но он уже владеет собой.) Простите. Я знаю, что это нелепо и дико. Простите. Но… но там все осталось, как я запомнил… без изменений. Не с последнего раза, когда я здесь был — когда? — лет двадцать тому назад? — а со времени моего детства: огромная раковина, ремень для правки бритвы, стены, зеркальные простенки, шесть разбрызгивателей, и мозаика на полу, и… и белые матовые флаконы с серебряными крышками, туалетная вода и одеколон, а золотые буквы почти стерлись и… (мягче, печальнее) щетки из слоновой кости и гребень. (Трясет головой, словно для того, чтобы она прояснилась; полностью овладев собой.) Простите меня, простите.
Пауза.
Жена (вздыхает, кивает несколько раз). Ну, конечно, это так на тебя похоже. Мог бы выбрать что угодно, любую из торжественных минут, любое лицо из прошлого, какое-то место, куда он тебя водил. Или, как, например, он примчался с другого конца света, когда ты лежал в жару и врачи не знали, что с тобой, и он просидел у твоей постели четверо суток, пока жар не начал спадать, и только тогда уснул… (Дает волю гневу и презрению.) Нет! Этого ты ничего не вспомнил!! Такого, как ты, должна РАСТРОГАТЬ… ВАННАЯ КОМНАТА! (Пауза, понизив голос, словно признавал поражение.) Я понимаю… сын такого отца не может быть человеком значительным. Слишком уж велико бремя. Но оказаться таким ничтожеством… (Машет рукой, делает несколько шагов.) Слава богу, у вас обоих нет детей. Во всяком случае, насколько мне известно. (Жестко). Надеюсь, ты никогда не женишься… а она не выйдет замуж! (Тише, но не мягче.) Пусть линия оборвется, как есть… в зените.
Сын (сдавленным голосом). Мама! Будь же доброй!
Жена (Любовнице, быстро, словно речитативом). Это наши дети. Помните, я рассказывала вам, как он меня спросил об этом? Правда ли это? И как я засмеялась и сказала: «Да, о да!»? Помните?
Любовница кивает, не глядя на нее.
Сын (идет к двери слева, останавливается возле Дочери, говорит ей). Я буду рядом, в солярии.
Жена поворачивается, прислушивается.
Дочь (не двигаясь). Хорошо.