Справа в углу тускло поблескивали в полутьме стекла невысокого книжного шкафа. Окинув было взглядом ряды притаившихся за ними специальных книг по психиатрии, я со вздохом отвернулся и от них. И вдруг почти бессознательно почувствовал легкий укол какой-то… неясности? неопределенности?
Снова повернувшись к шкафчику, я пристальней вгляделся в его стекла, где мутным облачком вслед за мной тяжело ворочалось мое невнятное отражение. Ничего конкретного не разглядел, но неопределенное беспокойство осталось. Тогда я обогнул профессорский стол и подошел ближе.
Вот оно.
То, что почти помимо воли заставило меня заинтересоваться. Два больших темных пятна на полках, словно четырехугольные дыры, выделялись на фоне разноцветных корешков. Инстинктивно (так и хочется сказать ― по-воровски) я бросил быстрый взгляд на дверь, открыл шкаф и взял в руки оба предмета. Это оказались рамочки с фотографиями, обращенные тыльной стороной к зрителю. Чтобы получше разглядеть снимки, мне пришлось зажечь лампу на столе. Но ничего сенсационного на них запечатлено не было.
Композиция на обеих повторялась. Там и там молодая женщина обнимала за плечи двоих детей. В одном случае девочек. В другом ― мальчика и девочку. Разве что первая карточка была черно-белой и более выцветшей от времени, а вторая цветной и посвежее. Но вычислить персонажей для меня не составило труда: в первой троице легко угадывалась Нинель, во второй ― и сейчас не слишком далеко ушедшие от подросткового возраста Люсик и Зина. Из этого следовало, что оставшаяся девочка ― не слишком похожая на себя нынешнюю, самая старшая из детей, Алиса. А женщины ― Ангелина и Серафима соответственно.
Недоумевая, я так и эдак разглядывал изображения, но никакой дополнительной информации для размышлений в них не находил. Нет, ничего удивительного в том, что добрый «дядя Вика» держал у себя перед глазами изображения близких ему людей, я не усматривал. Недоумение мое было порождено другим: почему к моменту моего прихода карточки в шкафу оказались повернуты лицевой стороной внутрь?
И это недоумение порождало новые вопросы.
Первый: получается, профессор знал или по крайней мере догадывался о том, по какому поводу с ним хочет встретиться частный сыщик. А все его удивление при встрече ― не больше, чем умело разыгранный спектакль.
И второй: зачем ему понадобилось скрывать от меня эти невинные, в общем-то, фотографии?
Ответа, особенно на последний вопрос, не было.
Погасив лампу и вернув фотографии на место, я остановился посреди кабинета в размышлении: а и впрямь, стоит ли мне дожидаться хозяина? Или, в свете образовавшихся безответных вопросов, перенести общение с ним на более поздний срок, подсобрав к этому времени какие-нибудь дополнительные сведения? Ведь еще не все источники использованы в полной мере. Есть Нинель, ее сестра Алиса, да и собственно заказчик, Шахова Людмила Игоревна, Люсик. Уж ей-то сам Бог велел снабдить меня всей необходимой для работы информацией! И в тот момент, когда, приняв это решение, я уже собрался повернуться к выходу, мне почудился чей-то обращенный на меня пристальный взгляд.
Я застыл на месте.
Я стоял, переваривая это ощущение, пытаясь либо утвердиться в нем, либо опровергнуть. Разум подсказывал: чушь! Кто может подглядывать за мной здесь? Но кожей, подкоркой, многолетним опытом человека, привыкшего и следить, и быть объектом слежки, я чувствовал иное.
Стараясь двигать одними лишь глазными яблоками, я для начала скосился на дверь: глухая обивка, английский замок с плоской узкой скважиной.
Нет, не оттуда.
Теперь окно. На большую часть прикрытое шторами, оно находилось у меня справа за спиной, и бросить туда взгляд, не поворачивая головы, я не мог. Поэтому просто резко повернулся к нему на каблуках ― и был вознагражден.
Легкая, но вполне явственная тень мелькнула между занавесок, отпрянув назад.
В два прыжка я оказался возле окна, раздернул шторы и выглянул наружу. Створки были распахнуты, но с внешней стороны имелась решетка, не позволяющая высунуться слишком далеко. Единственное, что я мог увидеть, это еще трепещущую прямо передо мной толстую ветку орешника, за которую держался подсматривающий.
И вполне вероятно подслушивающий.
Почти бегом покинув кабинет Ядова, я выскочил на скрипуче застонавшее под моими ногами крыльцо и огляделся. Никого. Три пустынные, уходящие в разные стороны песчаные дорожки, по бокам труднопроходимые зеленые заросли.
Почудилось?
Сбежав вниз, я прошелся вдоль стены административного корпуса до окна кабинета главврача и осмотрел, если можно так выразиться, место происшествия. Трава здесь была явственно примята. А на узенькой приступке выпирающего из стены изрядно подгнившего и позеленевшего от вечно сырой плесени кирпичного фундамента имелись заметные свежие полоски. Девять из десяти ― они почти наверняка были оставлены только что упиравшимися сюда подошвами.