Это меня и расслабило.
С ходу запрыгнув в оконный проем, я даже не потрудился задержаться там, чтобы осмотреться. А сразу, как в воду, сиганул внутрь, на растрескавшийся бетонный пол. И петля захлестнула мне горло уже в этом самом прыжке, моим собственным немалым весом усилив удавку. Еще ничего не поняв, на голом инстинкте, я попытался оторвать ее от шеи скрюченными пальцами, одновременно стремясь обратно, в проем, на волю, к свету, к природе, к бузине. Но что-то нестерпимо тяжелое повисло на спине, утягивая назад, клоня к серому холодному полу.
Уши заложило пронзительно звенящей тишиной, а на глаза наехала бетонная тьма.
6
Странгуляция.
В переводе с латыни ― «удушение».
Неисповедимы извивы нашего подсознания. Почему-то именно этот холодный и скрипучий, как резиновые пальцы прозектора, термин был последним осознанным понятием, с которым меня покидала жизнь. И первым, с которого она начала свое возвращение. Еще не было ни света, ни страха, ни сколько-нибудь связной мысли ― только это слово, в судебно-медицинской практике чаще употребляемое в сочетании «странгуляционная борозда»: характерный след от петли на шее удавленника.
Сколько перевидал я их на своем веку ― не счесть. Обмочившихся и обгадившихся, с кроваво выкаченными глазами, в синюшно-лиловых потеках цианоза, с ремнями, веревками, проволокой, скрученными простынями, цепями, электрическими проводами и еще черт знает чем на сдавленном горле. И ужас охватил меня, мелким липким бесом разбежавшись вдоль позвоночника: вот сейчас подниму веки и в мертвенном свете замазанной синей краской лампочки увижу свое голое, скрюченное на оцинкованной доске тело.
Открыл ― и испугался еще больше.
Да так, что, показалось, даже заплакал от нестерпимого отчаяния. Только в следующее мгновение с невероятным облегчением догадавшись, что три раздутые и перекошенные, словно в комнате смеха, карнавальные рожи ― отнюдь не подручные черта в каком-нибудь адском приемном покое. А всего лишь склоненные надо мной маловыразительные лица давешних инвалидов умственного труда, любителей семечек, дробятся и качаются в призме моих мокрых глаз. Сразу же вслед за этим я определил, что и глаза мои мокры вовсе не от слез, а просто сверху моросит мелкий противный дождик, холодными тонкими струйками стекая за шиворот.
Резко выпрямившись, я сел на земле и огляделся.
Психи отпрянули в разные стороны, словно вспугнутые галки, что-то неслышно за дождем пришепетывая: я видел лишь, как беззвучно открываются их рты, но звуков до меня никаких не доносилось. Судорожно дернув головой, я трудно сглотнул ― и словно пробки выхлопнулись из ушей.
Стало отчетливо слышно, как скрипит сырой песок под ногами улепетывающей прочь стайки любопытных умалишенных. А когда они скрылись за поворотом, в окрестностях остался один-единственный звук, не сразу, но все же в конце концов идентифицированный мною как собственное хриплое дыхание. Наконец запоздало схватившись руками за горло, я ощутил под ладонями мокрую кожу удавки и вновь едва не потерял сознание. Захлестнул секундный, в один сердечный такт, приступ тоски: меня все-таки задушили!
Но потом успокоился, дрожащими пальцами сумел сперва ослабить, а там и вовсе содрать с шеи петлю, сразу вслед за этим обнаружив причину своего чудесного спасения.
Это был обычный собачий поводок, достаточно толстый и прочный, чтобы удержать какого-нибудь стремящегося к течной сучке добермана. Его хватило бы с лихвой и для моего стремления к жизни, но к счастью, в районе узла запутался металлический карабин ― и помешал намеченной кем-то странгуляции.
Встав на неверные ноги, я в порыве гадливости, словно дохлую гадюку, отшвырнул несостоявшееся орудие моего убиения в кусты и осмотрелся.
Дождь неумолимо разглаживал следы на песке — словно раны зализывал, мысль о необходимости заниматься криминалистикой вызывала физическое отторжение организма: кружилась голова, саднило в глотке. Странное ощущение присутствовало в животе ― будто мой желудок туго, как простыню, выкрутили и выжали досуха.
И все-таки любопытство в конце концов пересилило даже отвращение.
Слегка пошатываясь, я доплелся до чуть не ставших мне надгробием кирпичных руин. Переборов новый приступ тошноты и головокружения, заглянул в роковой оконный проем, но в слабом свете дождливого дня ни черта там не разглядел. Лезть же внутрь снова меня не заставила бы уже никакая сила.