— По моему мнению, наш молодой друг действовал поспешно, под влиянием минуты, не вполне обдумав последствия, и я думаю… нет, я уверен, что надо дать ему возможность хорошенько ознакомиться со всеми перспективами. Намечаемое мною предложение состоит в том, чтобы дать ему время обдумать этот вопрос в течение двухмесячного отпуска.
— Разумеется! — сказал председатель. — Конечно! Ему нужен отпуск!
— Да, отпуск, — сказали все, как бы испытывая огромное облегчение, что найдены сразу и объяснение такого еретического и оскорбительного поступка, и способ сплавить Тони с глаз.
— Ваша отставка будет лежать на столе до июньского заседания правления, — сказал дядя Тони, — и к тому времени, когда заседание состоится, я уверен, — я уверен, что мы все уверены, что вы сами возьмете обратно свое заявление. Поезжайте в отпуск, мой мальчик, веселитесь, но время от времени думайте серьезно о представляющихся вам перспективах и о своем долге, долге полезного и уважаемого гражданина!
Тони потерял всякое расположение к смеху. Он чувствовал, что не может дольше терпеть это глупое ханжество, и отлично видел, куда ведет его хитрая уловка старого джентльмена. За время мнимого отпуска — смешно, что Уотертон внес такое же идиотское предложение! — все семейные батареи, начиная с Маргарет, будут направлены на него, и его забьют до смерти. Не потому, что родственники хоть чуточку заинтересованы в нем лично, но потому, что его жизненное назначение состоит в добывании денег, как можно больше денег для Маргарет, чтобы она могла тратить их на взлезание все выше по общественной лестнице.
Тони встал и взглянул на собравшихся.
— Я вижу, что для меня совершенно бесполезно пытаться объяснить свои мотивы, — сказал он. — Вы их не поймете. Я почтительно отклоняю это предложение. Мое решение безусловно и окончательно. Вы можете соглашаться или не соглашаться с ним. Я ухожу в отставку и больше не буду брать ни жалованья, ни директорского вознаграждения. И кроме того, пока мои деньги остаются в обществе, я не стану брать за них больше пяти процентов, — все, что свыше, будет возвращаться. Единственная просьба, с которой я к вам обращаюсь, это оставить на службе моих секретаря и машинистку. Я ухожу и не вернусь. Прощайте!
И он вышел, не обращая внимания на протесты и восклицания.
Так все это произошло. Тони попрощался со своими подчиненными еще до начала заседания правления и оставил в полном порядке свой стол и бумаги для передачи заместителю, — если такой ненужный спекулянт на почве промышленного непотизма[133] должен иметь какого-нибудь заместителя. Следовательно, он мог сейчас же уйти из конторы. Но когда он спускался по полированной гранитной лестнице с сияющими медью и лаком перилами, у него было такое ощущение в затылке, словно в него вот-вот выстрелит какой-нибудь снайпер, — дядя Маргарет мог вынырнуть внезапно из какой-нибудь боковой двери и начать новый добродетельный спор. Швейцар дотронулся до шапки, и Тони дал ему бумажку в десять шиллингов в виде очистительной жертвы.
Как только он вышел на улицу, настроение его перешло в сдержанное ликование. Он понимал, что битва только начиналась, что на него еще будут выпущены все домашние ударные отряды, но и понимал с глубокой уверенностью и удовлетворением, что теперь он навсегда свободен. Одиннадцать тридцать, и на красном автобусе объявление о пьесе, которую «вы обязательно должны видеть». Вставьте «не»! Тони решил, что нужно будет немедленно продать, заложить или подарить кому-нибудь свой костюм для хождения в контору. Фирма со всем, что было с ней связано, уже отдалилась от Тони на расстояние пяти тысяч световых лет!
Он остановился на краю тротуара у Английского банка, поджидая возможности перейти улицу, и вспомнил, как много лет тому назад он велеречиво говорил Уотертону на империале автобуса о том, что не следует присоединяться к человеческой динамо-машине. Понадобилось много времени, и он шел извилистыми и неудовлетворительными путями, но на этот раз выход окончательный. Он стал напевать:
Из телефонной будки он позвонил в бюро Джульена и условился зайти за ним позавтракать. Немного позже, в поисках тихого места, он завернул в собор Святого Павла, но его почти моментально выгнал оттуда ужасающий лязг — ремонтировали свод, и кроме того, невыносимо резала глаза ошибка Холмана Хэнта в изображении Мессии. Подобно всяким иным отщепенцам, он нашел себе убежище на набережной, прислушиваясь к симфонии трамваев и созерцая красоты рекламного искусства на другом берегу реки. В виде дани их блестящим пожеланиям он дал клятву никогда больше не пить шотландский виски именно этой марки или одурять свои умственные способности специально этой копеечной газетой. Так окупается реклама. Проведя очень приятный час и полный восторга от ощущения свободы, в половине первого он пошел к Джульену.