V
Когда несколько недель спустя Тони высаживался в Англии, он очень мало походил на щеголя. Он прошел до самой испанской границы и повернул от Пиренеев назад, чтобы с величайшим сожалением сесть в поезд. Ничего! Жизнь еще не кончилась, и новые миры существуют для тех, кто умеет видеть их за каждым горизонтом. Солнце и дождь нанесли живые краски на лицо Тони, но зато отняли и краски и всякую форму у его одежды, а подбитые гвоздями ботинки износились и стоптались. Разумеется, он вызвал подозрение у английского таможенного чиновника, который настоял на осмотре вещевого мешка, несмотря на все заверения Тони. Приятно сознавать, что у тебя нет ничего для предъявления в таможне, кроме грязного белья. Когда мешок был совсем пуст, чиновник с понимающим видом перевернул его вверх дном и потряс, чтобы поглядеть, не выпадет ли из него кокаин. Так как ничего такого не случилось, он высокомерно прошел мимо, предоставив Тони укладывать все заново. Тони с удивлением заметил, что его мало обеспокоила грубость этого чиновника. Идя вдоль поезда к вагону третьего класса в самом конце, он с веселым изумлением увидел, что «почти все теперь с чувством глубокого удовлетворения и облегчения пьют крепкий индийский чай». А почему бы и не пить? Чашка хорошего чая очень подбодряет, — я всегда это говорю.
В Лондоне его встретила кроткая Маргарет, и они прямо поехали за город, как хотел Тони. Улицы были полны грозных плакатов о конгрессе тред-юнионов, и о мистере Болдуине, и об «опасности для страны». Тони не обратил на них внимания, рассказывал о том, что видел, и расспрашивал Маргарет, как она провела время. Он был доволен тем, что она была ласкова и как будто обрадовалась его приезду. Идя по платформе, они прошли еще одну ослепительную выставку плакатов, и Маргарет купила три или четыре вечерние газеты, которые торопливо просмотрела в автомобиле.
— О Тони! — воскликнула она. — Ты думаешь, они действительно это сделают?
— Что сделают?
— Ну, объявят всеобщую забастовку?
— Разве дошло уже до этого? — спросил Тони, заинтересовавшись. — Я не заглядывал ни в одну газету с тех пор, как уехал. Джульен об этом что-то говорил, но я забыл, что именно. Вряд ли она будет всеобщей — как будто все идет вполне нормально.
— Говорят, она начнется не раньше, чем через несколько дней, — у них все время идут какие-то конференции. Какой ты смешной, Тони, ни капли не интересуешься вещами, которые касаются каждого. Ведь, может быть, нам придется голодать!
— Зряшный шум ничему не поможет, а насчет голода ты не беспокойся: бывало, я умел довольно ловко таскать куски! Кроме того, все это просто блеф с обеих сторон. Я нисколько не беспокоюсь.
— Тебе, пожалуй, придется обеспокоиться, — сказала Маргарет возмущенно, как будто его равнодушие было личным оскорблением. — Как ты можешь говорить, что тебя не беспокоят конференции этих ужасных главарей из тред-юнионов, которые замышляют гражданскую войну и измену?
— Ну! Они совсем уж не так плохи. Они только пытаются добиться лучших условий для себя и своих сочленов и выступают против банды негодяев, если вопрос идет о борьбе с дельцами.
— Тони! Как ты можешь идти против своего собственного класса?
— Да разве для меня нашелся какой-то класс? Скорее, он уже потерял меня. Во всяком случае, на меня не повлияют газеты. Вся эта история походит на то, что осел и лев ссорятся из-за добычи, которой у них нет, а тем временем другие звери вмешиваются и захватывают ее. И совершенно правильно. Чума на оба ваши дома!
Маргарет спряталась за газету и смахнула жалобную слезку. Очевидно, она была почти склонна искать утешения в теории сумасшедшего бреда, иначе ей пришлось бы счесть его скотиной. По правде говоря, Тони было жаль, что он так оскорбил ее глупую чувствительность, но жена раздражала его, а ему хотелось жить с ней в мире. Поэтому он стал говорить как можно веселее о разных безразличных вещах, пока Маргарет снова не заулыбалась. В то же время он не так уж спокойно относился к общему положению, как это ему показалось сначала. Он вспомнил стихи Честертона[152] об английском народе, который еще не сказал своего слова. Может быть, народ теперь собирается заговорить? И с какой же целью? Тони знал о том озлобленном негодовании, которое нарастало в народе, не из-за низкой зарплаты (в конце концов, в Англии платят лучше, чем в большинстве других стран), но из-за жутких условий жизни и непостижимо глупой и высокомерной наглости класса, живущего на прибавочную стоимость. Если народ действительно сорвется с цепи, то многим здорово попадет. Но если у них и много негодования, зато нет оружия, кроме того, что можно сделать против танков и пулеметов? Во всяком случае, это будет грязная, грубая драка, тем более глупая, что никто в Англии не верит, будто революция может что-нибудь изменить. Конечно нет! Единственная настоящая революция — это изменение человеческих умов и сердец. И тогда насилие станет ненужным.
152
Честертон (1874–1936) — английский публицист и писатель, автор юмористических детективных романов.