— О, поезда ходят отлично, — сказал он сердечным тоном в стиле «работаем, как всегда», но Тони почувствовал, что этот тон фальшив. — У нас завтра все будет полностью по расписанию. Один идет в Лондон через десять минут. Вы его как раз поймаете, если поторопитесь.
Действуя, пожалуй, против своего собственного убеждения, Тони быстро пошел на вокзал и купил билет в Лондон. Конечно, не было никакого поезда ни через десять минут, ни через пятьдесят. Не раз Тони подумывал уже уйти с вокзала и попробовать счастья по дороге, но каждый раз контролер уверял его, что поезд уже вышел с последней станции и скоро придет. Не было ни носильщиков, ни каких-либо других железнодорожных служащих, кроме начальника станции, одного или двух контролеров и нескольких конторщиков. В отдалении на запасных путях Тони видел ряды паровозов с потушенными топками и товарные поезда — некоторые были груженые, другие пустые. Несколько конторщиков или, может быть, добровольцев из граждан пытались выгрузить какие-то скоропортящиеся продукты и неумело укладывали их на грузовик. Тони с одного взгляда понял, что они не умеют делать эту работу. Не очень блестящие перспективы для снабжения продовольствием!
Наконец, поезд с пыхтеньем медленно подошел к станции, опоздав на три часа, и был встречен слабыми приветствиями. Тони с трудом нашел место в переполненном вагоне третьего класса и, пока поезд без конца стоял на Мидчестерском вокзале, прислушивался к разговорам людей, сидевших вокруг него. Возбуждение сломило обычную тяжеловесную сдержанность, и все спорили — конечно, о забастовке — с исключительным одушевлением. Большинство пассажиров было средними представителями трактирного патриотизма, их разговоры отличались главным образом разнообразием и абсурдностью слухов, которые ими распространялись. Скромный молодой человек, на лице, руках и одежде которого все еще сохранялись явные следы его героизма, описывал, как он работал за кочегара в поезде, пришедшем сегодня утром из Лондона, как он теперь путешествует обратно, чтобы поспать, и завтра утром опять поедет кочегаром в другом поезде. Он сказал, что это тяжелая работа, но довольно занятная, надо только как сумасшедший работать лопатой. Он был уверен, что через день-два движение поездов сильно улучшится, — добровольцы прибывают толпами.
— На сколько времени хватит угля? — спросил Тони. Молодой человек пожал плечами: об угле подумает правительство.
— Как?
— О, военный флот привезет нам уголь из Антверпена или из Франции!
— Но ведь это же довольно непатриотично и нечестно, — сказал Тони. — В конце концов, кричат, что кто-то получает деньги из России, а сами пользуются иностранным углем. Ведь флот — это национальное достояние. Флот принадлежит и тред-юнионам, поскольку он работает для них.
Кругом завыли и завопили о «национальной опасности», и какая-то надувшаяся пивом личность медлительно объяснила, что забастовка — это заговор агитаторов, что рабочие ее не хотят и что вся нация против нее.
— Хорошо, — сказал Тони, — но я не очень в этом убежден. Если вся нация против нее, почему же тогда вся нация не за работой?
Этот вопрос был так плохо принят, и на Тони направились такие угрюмые взгляды, определенно говорившие: «большевик», что Тони решил, что, пожалуй, лучше будет заткнуться, и молчал остальную часть этого мрачного путешествия. Сумерки уже сгустились, когда они приехали; плохо освещенный вокзал был пуст и тих. Уходя, Тони заметил, как пришедшие в азарт пассажиры пожимали руку машинисту и кочегару — двум волосатым старым штрейкбрехерам — и давали им шиллинги и шестипенсовики. Он ожидал на конечной станции взрыва энтузиазма и был неприятно удивлен, когда оказалось, что всякое воодушевление в людях было как бы парализовано, — что бы там ни говорили, но не оставалось сомнений, что забастовка охватила всех и развивалась удачно.
Вне вокзала ощущение паралича было еще острее. Улицы были плохо освещены или же не освещены вовсе; не было ни автобусов, ни такси; не видно было ни пешеходов, ни частных машин. Тони дошел до ближайшей станции подземки; она была закрыта и погружена в мрак… Двое полисменов заявили ему, что «завтра» все будет действовать, но объявили, что ему придется идти пешком до Флит-стрит[162], если он не сможет упросить кого-нибудь подвезти его. Это было почти три мили ходьбы, и Тони не пришел в особо сильный восторг. Минут через десять к нему подъехал человек на мотоцикле с коляской и спросил, не подвезти ли его. Тони сказал, что будет очень благодарен, объяснил, что он взялся добровольно работать, и попросил свезти его по адресу газеты Джульена на Флит-стрит. Ближе к центру города тротуары были запружены возбужденными, толкающимися людьми, но в почти пустых улицах в девять часов вечера было что-то зловещее. Обычно они выглядели так около трех или четырех часов утра. Когда мотоцикл добрался до Флит-стрит, человек потребовал пять шиллингов. Тони оптимистически думал, что это бескорыстный патриот, и был немало шокирован такой циничной эксплуатацией. Все же он заплатил человеку и удержался от желания дать ему по роже вместо чаевых.
162
Флит-стрит — улица в Лондоне, на которой сосредоточено большинство газетных и книжных издательств.