Несколько озадаченный Тони печально сидел за обедом среди развалин своей мечты. Английская Индия сделала свое дело в совершенстве, и не осталось никакого намека на ту Эвелин, которую Тони знал когда-то. Тони думал об ее девичьем теле, свежем и трепетном, как заря, открывающаяся навстречу юному и радостному миру, и скорбел при мысли о том, что мужчина делает из женщины. Почти все, что говорила эта Эвелин, коробило Тони, как фальшивые слова из роли, которую так долго и старательно разыгрывали, что она, наконец, совершенно вытеснила живого человека. И теперь существовало только то, что подменило этого живого человека. Мысли Эвелин, ее чувства, даже ее внешность были мыслями, чувствами и внешностью провинциалки, которая настолько не сознает своей отсталости, что даже считает себя весьма передовой. Во всем этом не было непосредственности настоящего, глубоко укоренившегося провинциализма, который может быть неподдельным и искренним, это был просто привкус загнившей метрополии.
Тони с отчаянием думал, как он будет поддерживать разговор за обедом, но оказалось, что ему незачем было беспокоиться об этом. Эвелин превратилась в одну из тех женщин, которые гордятся тем, что они хорошие хозяйки, и поэтому берут на себя девять десятых всего разговора, удовлетворяясь лишь получением в ответ одних вежливых, хотя и неискренних замечаний и изъявлений согласия. Эвелин говорила об Индии и Англии, развязно осуждая политику правительства, о спорте и развлечениях на Британских островах; о колебаниях цен на фондовой бирже; об имперской торговой политике; о преимуществах и недостатках различных систем автомобилей и об абсолютной необходимости хорошо проводить время, пока ты не состарилась. Пока она держалась этих тем, Тони было сравнительно легко, ибо благодаря знакомству с ее прототипами он знал, чего ему ожидать. Трудности начались, когда Эвелин переключилась на искусство. Тони принужден был сознаться, что он не видал ни одной из перечисленных Эвелин пьес, что он редко ходит в ночные клубы, что он никогда не играет в бридж, что он не член ни одного клуба, не слушает радио и никогда не слыхал о тех романистах, которыми, по-видимому, она восхищается.
— Ну так значит, вы старый сухарь! — сказала Эвелин. — Но, может быть, вы один из тех, кто много работает и потому не имеет времени для надлежащего отдыха. Джим, мой муж, тоже такой. Мне всегда приходится вытаскивать его и заставлять силком немного поразвлечься, вместо того чтобы корпеть над работой. Однако я не осуждаю вас, Тони. Каждый должен сам добиваться положения, пока он еще молод.
— Несомненно, — сказал Тони.
Тут Эвелин задала вопрос, которого Тони так страшился:
— Кстати, чем вы занимаетесь?
Тони определенно решил, что он не будет ссориться с Эвелин даже после такой странной и отталкивающей метаморфозы, которая произошла. Он не мог допустить, чтобы эта до огорчения банальная женщина убила его прекрасное воспоминание об ее умершем «я». Даже если бы это значило, что ему придется играть унизительную роль и попасть в разряд старых сухарей! Поэтому он спокойно сказал Эвелин, что был одним из директоров одной компании, но бросил эту службу.
— Бросил службу! — воскликнула Эвелин. — Чего ради? Наверное, вы приглядели себе что-нибудь получше?
— Именно, — ответил Тони, чувствуя, как двусмысленность спасает его от мучительной дискуссии.
— Но не рискованно ли это? Вы уверены, что нашли что-нибудь получше?
— Совершенно уверен. У меня нет никаких сомнений!
Тони наслаждался этим невинным обманом, но на этом все его наслаждения и кончились, и при дальнейшем развитии разговора Тони убедился в том, что он, подобно Веллингтону[181], молит о Мартлете или о ночи. Он пытался заставить Эвелин говорить о детях, думая, что она хоть здесь будет искренней, но Эвелин обошла эту тему и потребовала от Тони рассказать ей историю его жизни. Это было новое затруднение. Тони постарался рассказать как можно меньше, но как можно подробнее, и поскольку Эвелин была щедра на комментарии, то ему даже удалось добиться от нее известной сердечности, которой так ей не хватало.
Часы на каминной доске пробили девять. Эвелин поднялась и сказала:
— На боковом столике портвейн и виски с содовой, если вы его больше любите. Капитан Мартлет будет здесь сию минуту. Вы его займете, пока я не вернусь?
Тони сперва даже не понял, что и эта уже отмиравшая церемония включена в распорядок простой встречи двух родственников, но все же ему удалось вовремя устремиться вперед, чтобы распахнуть перед Эвелин дверь. Эвелин проплыла мимо него с улыбкой, которую полагалось считать милостивой. Когда дверь закрылась, Тони глубоко вздохнул, вытер лоб платком и выпил стакан сельтерской. Тут появился явно подученный лакей и предложил Тони провести его в уборную, а когда Тони отказался, другой лакей доложил о приходе капитана Мартлета. В несколько минут он и Тони познакомились, и скоро между ними завязалась оживленная беседа. Мартлет интересовался открытием новых земель, а так как в этом мире открывать осталось не так уж много, то он довольствовался путешествиями по отдаленным и малоизвестным местам. Капитан оказался чрезвычайно осведомленным и умным, и Тони с удивлением увидел, что их мысли часто как-то вполне естественно совпадают. Он с глубоким вниманием слушал рассказ об одной экспедиции, когда вернулась Эвелин, и, разумеется, Мартлету пришлось прервать то, о чем он говорил.
181
Веллингтон (1709–1852) — английский полководец. Во время битвы при Ватерлоо 18 июня 1815 г. с нетерпением ждал прибытия прусских войск Блюхера или наступления ночи.