— Ты увидишь!
И она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Когда она ушла, Тони разделся медленно и задумчиво, принял вечернюю ванну, надел пижаму и халат и сел у огня. Счастливое настроение прошедшего вечера, разумеется, пропало, но он не чувствовал себя таким расстроенным, как ожидал. Сцена с Маргарет, которой он так боялся, потому что предвидел ее неизбежность, была действительно тяжела, но не потрясла его, потому что в известном смысле он не был существенно затронут ею. Он давно уже привык к мысли, что не может общаться с Маргарет сокровенными путями чувства, которое не может быть высказано. Слова производили только поверхностное смятение. Они были бесполезны, если мысль человека, к которому они были обращены, не могла перескочить через них к действительности, колеблющимися символами которой они были. И все же правда, что между ним и Маргарет существовало что-то, разбившееся в эту ночь, а разбившись, оно причинило боль. Какая-то таинственная физическая связь, может быть, принадлежащая к тем многим вещам, которые мы чувствуем не понимая.
Он сидел так очень долго, думая над своей прошедшей жизнью, пытаясь взглянуть на себя и людей, которых он знал, на события, которые, по-видимому, определили его судьбу, не как на вещи, подлежащие осуждению или одобрению, но как на то, что надо понять и принять. Познай самого себя! Тони спрашивал себя, было ли это предписанием высшей мудрости или же немыслимой суетности? Что есть человек, если его можно узнать? Рассудок, всегда сознающий себя, может быть, сам себя разрушает. Может быть, в современной жизни по-настоящему опасно то, что люди не задумывающиеся пытаются пользоваться орудиями и методами людей, обладающих мозгами. Ведь если обыкновенный гражданин гордится своей «цивилизацией», то он только хвастается изобретениями и созданиями других людей, к которым сам он ничего не добавил. И что есть успех в жизни? Тони решил, что для него успех может быть определен отрицательно, он заключается в том, что ему больше не нужно ходить в контору и никогда больше не придется скучать.
IV
В течение трех недель, проведенных ими в Северной Африке, Тони предоставлял Уотертону определять все их планы и переезды. Это было путешествие Уотертона, и кроме того, его время было ограничено. Тони же мог свободно задерживаться где хотел. Они провели несколько дней в Тунисе, достаточно, чтобы посетить Карфаген и поверхностно ознакомиться с туземным городом и довольно затейливыми лавчонками. На Кайруан хватило одного дня, а затем по железной дороге они поехали в Тозер, посетили ближайший оазис Нефта и потом на автомобиле проехали свыше двухсот миль по пустынной местности к оазису Габес, лежащему на морском берегу. Там они наняли другой автомобиль, чтобы съездить в Мединин и в островной оазис Джерба, а затем вернулись в Тунис поездом, сделав остановки в Сусе и Сфаксе.
Это была довольно поверхностная поездка, и они едва доехали до границы Сахары, которую Тони больше всего и хотелось видеть, но кое-какие ощущения и сцены произвели на него впечатление.
Очень было неприятно открытие, что на многих туземцах в Тунисе были цветистые носки и модные подвязки «Бостон», целиком видные из-под коротких штанов; тяжелым ударом было также открытие, что призыв к молитве производился при помощи гудка фабричной сирены с верхушки минарета. Больше того: никто в Тунисе, казалось, не обращал на это никакого внимания. Таким образом, даже консервативный ислам шел в ногу с прогрессом. На Тони не произвело также большого впечатления и искусство ислама, хотя он и говорил разочарованному Уотертону, что его впечатления, естественно, были самыми поверхностно-туристскими. Он не мог не указать Уотертону, что ислам обратил когда-то плодородную провинцию в пустыню, и в такую пустыню, что понадобилось почти пятьдесят лет терпеливых усилий французов, чтобы только отчасти воссоздать былое. Когда-то процветавшие города были разрушены, и большой римский амфитеатр в Эль-Джеме глядел вниз на запустение, похожее на то, которое окружало Озимандиаса у Шелли. Их архитектура имела свои достоинства, но была значительно ниже лучшего искусства Европы, и даже впечатление от большой мечети в Кайруане в значительной степени зависело от колонн и столбов, накраденных из римских и византийских зданий. А вой, исходивший из мечетей, — был Рамазан[184], — еле отличался от субботнего перезвона, который слышится из какой-нибудь жестяночной часовни. Что же касается ковров, которые им навязывали по фантастическим ценам в лавках, то в большинстве своем они были ужасны и едва стоили того, чтобы в свою очередь навязать их кому-нибудь вместе с фунтом чая в виде премии. Исключение составляли немногие ковры с негритянским рисунком, которые Тони видел в Тозере, но и те стояли ниже настоящего африканского искусства. Как утверждал Тони, монотеизм является ужасным испытанием для искусства, которое, в основном, важнее для человечества, чем спиритуальные религии; а союз монотеизма и индустриализма абсолютно роковое явление, поскольку пустыня с дешевыми механизированными людьми гораздо страшнее подлинной необитаемой пустыни.
184
Рамазан — 9-й месяц мусульманского лунного календаря, с конца февраля до конца марта. В продолжение Рамазана мусульмане воздерживаются днем от пищи и питья.