И не раз он видел слезы в глазах Каты, даже когда она улыбалась. Все же это было такое хрупкое счастье; оно могло только на минуту заставить забыть страдания прошлого и так страшилось довериться будущему.
Ката воскликнула что-то о расточительности Тони, когда Мамма с видом добродетельного торжества подала завтрак и осталась у стола, желая выслушать их комплименты.
— Ты всегда так живешь, Тони? — спросила Ката.
— В обычных случаях не так. Обычно я довольно скуп. Но ведь прошло тринадцать лет с тех пор, как я ел, сидя за одним столом с тобой, и я не могу не считать этого довольно необыкновенным случаем.
Он выпил вина, желая освободиться от проклятого комка в горле.
— У старика Баббо очень хорошее вино, — сказал он, рассматривая бутылку, чтобы не видеть слез в глазах Каты. — Ты не думаешь, что нам надо провозгласить хоть один тост?
— Да.
Тони сделал вид, что не заметил, как она быстро приложила к глазам платок, который он ей дал…
— Что это будет за тост? — продолжал он весело. — За жениха и невесту? Это ужасно напыщенно; и я терпеть не могу эгоистический шотландский обычай пить за себя. Мы должны пить за кого-нибудь другого. За отсутствующих друзей? У нас их нет, по крайней мере у меня. А за этим завтраком я не хочу провозглашать тост на гибель кому-нибудь. Знаю. У нас есть друг, которого я никогда не забуду.
— Кто?
— Филомена, разумеется, глупышка! Если бы не она, мы не сидели бы здесь вместе. Выпьем за Филомену, хорошо?
— Конечно выпьем. За Филомену!
— За Филомену — и пусть ей будет дано не только то, что мир почитает хорошим, но и то, чего она сама хочет. Боже, благослови Филомену.
— Думаю, — сказала Ката, смеясь, — что хорошее общество назвало бы скверным именем услугу, которую она нам оказала.
— К черту хорошее общество. Хочешь еще омаров?
— Я не могу и не буду их есть, Тони. Я заболею. Я никогда не ем много за завтраком.
— Правда? — сказал Тони, глотнув еще вина. — Похоже, что ты ешь мало. Но ты не должна худеть, Ката. Я не люблю костлявых женщин.
— Ты думаешь, я слишком худа? — спросила Ката с беспокойством.
— Нет, но ты должна отдыхать и есть побольше. Я бы хотел, чтобы Филомена была здесь и готовила для нас. Баббо слишком декоративен и фантастичен, а Мамма частенько делает все на авось.
— Тони, ты зря ворчишь. Она готовит восхитительные блюда.
— Вот там, вверху на ветке, цветок апельсина, — сказал Тони, оставив без ответа ее замечание. — Достать тебе ветку? Нет, я думаю, не надо. Это немного в стиле Ганновер-сквера[213]. Интересно, почему этими цветами украшают невесту? Разве апельсинное дерево было посвящено Гере? Когда-нибудь я должен навести справку на этот счет.
Ката засмеялась.
— О Тони, mein Herz, ты все такой же! Всегда что-то расследуешь или, вернее, собираешься расследовать какие-то темные факты, о которых немедленно и забываешь.
— Ты считаешь, что это очень смешно?
— Нет, я восторгаюсь этим.
В этот момент из-за тростниковой изгороди появилась Мамма с четырьмя перепелками и огромным блюдом горошка. Ката задохнулась от ужаса.
— Тони! Ты хочешь, чтобы я все это съела?
— Нет, надо оставить и мне, но все-таки можешь взять себе трех перепелок и почти весь горошек.
— Какой свинушкой ты меня выставляешь! Я, кажется, не могу съесть ни кусочка.
— О, попробуй! И брось, когда больше не сможешь есть. Кстати, Ката, ты не замужем, не правда ли?
— Что за глупый вопрос, вперемешку с перепелками и горошком. Нет, конечно, я не замужем. Но ты женат, не так ли?
Тони поглядел на скатерть и затем открыто взглянул в глаза Кате.
— Да. Но я и сказать тебе не могу, в какой малой степени я чувствую себя женатым здесь, какой ошибкой мне это кажется, каким странным, дурным сном, от которого я постепенно просыпаюсь. И у тебя нет детей?
— Как я могла бы их иметь, — сказала Ката, снова смеясь, — раз я не замужем?
— У многих есть, уверяю тебя.
— Да, — сказала она задумчиво, — это довольно верно.
И Тони еще раз заметил промелькнувший страх в ее глазах и удивился, почему он там таится. Странно чувствовать себя такими близкими и вместе с тем так мало знать о происшествиях жизни друг друга, что приходится задавать элементарные вопросы, как это делают малознакомые люди. Вернулся страх, что, может быть, он позволил своим надеждам взлететь слишком высоко; как бы Кате ни хотелось остаться с ним, в ее жизни все же может быть что-нибудь такое, что мешает этому. Но раз нет ни мужа, ни младенцев, незаконных или законных, — что же может мешать?