Антони был немало изумлен такой бесцеремонной уверенностью в бесплатном развлечении — а он-то рассчитывал быть чрезвычайно бережливым, чтобы иметь возможность как можно дольше пожить в Париже. Но он тут же решил, что нет иного исхода, как поступать вполне по-светски. Он вынул карманный календарь, стараясь скрыть от нее, что все страницы в нем еще совершенно чисты, за исключением одного слова «Маргарет», написанного под сегодняшним числом, и сказал:
— Хорошо. В четверг. Я приеду за вами в полдень — с билетами.
Маргарет заметила перемену в его тоне и полузастенчиво сказала:
— Ужасно приятно снова встретиться с вами, Антони.
Он полунасмешливо поклонился и ответил:
— Все удовольствие досталось мне.
Он знал, что она это поймет, — они вместе смеялись на балу над одним жеманным старым щеголем, который твердил эту бессмысленную фразу каждой женщине в зале. Не дожидаясь ответа, Тони открыл дверь перед Маргарет, пропустил ее вперед и в большом белом с золотом вестибюле небрежно пожал ей руку, промолвив:
— До свидания!
И больше ничего. Хотя он и знал, что она глядит ему вслед, но не обернулся и не взглянул на нее.
Антони вынужден был признать, что его мечты об упоительных днях с Маргарет в Париже потерпели крушение, но все же он не чувствовал себя несчастным. Он вполне разумно отдавал себе отчет в том, что другие юноши и девушки не пользуются свободой, которая для него стала столь же естественна, как воздух; и в конце концов, едва ли Маргарет виновата, если ее родители настаивают на том, чтобы она вела себя как светская барышня, а не как человеческая личность. И хотя с этим было труднее согласиться, однако приходилось признать, что сам он считал истинными и необходимыми те ценности, которые отнюдь не воспринимаются как таковые другими людьми. Он много думал над этим и наконец понял, что тот, кто намерен попробовать жить полной жизнью исключительно ради самой жизни, жить «с увлечением», неминуемо будет разочаровываться в своих взаимоотношениях с другими. Что не помешало ему и впредь совершать ту же самую ошибку.
Первой его мыслью было перебраться из претенциозного отеля, который, в довершение всего, раздражал его своим напыщенным сходством с пансионом Маргарет — второклассным пансионом, переряженным в первоклассный отель. На одной из боковых улиц левого берега он нашел маленькую комнату в самом верхнем этаже не слишком грязного «hotel garni». Правда, комната была очень мала и в ней было всего лишь одно крохотное оконце, но зато из него виден был почти весь Париж, а кроме того, она стоила только один франк в сутки. Тони почувствовал себя удовлетворенным и даже добродетельным — при мысли, что он живет в комнате, которая стоит всего лишь один франк в сутки. Какой смысл платить в шесть и десять раз дороже за псевдомеблировку и жадных до чаевых джентльменов в ливрее? Он уложил белье и платье в ящики небольшого желтого комода, разложил на столе книги, купил цветов и решил, что ведет такую же романтическую жизнь, какая описана в «Луизе». Только никакой Луизы не было, что его не особенно огорчало. Если бы Маргарет… Но раз Маргарет не хочет или не может, то лучше он будет жить в одиночестве.
Возможно, что он чувствовал бы себя несколько одиноким, если бы не случайная встреча. Он предъявил письмо отца профессору, и тот повел его в кафе, весьма торжественно заговорил об исследованиях его отца, называл Антони «jeune homme»[43] и, по-видимому, обрадовался, когда тот отказался от приглашения на обед. Тони не стал навязываться на это знакомство и даже решил не подвергать себя риску подобного же приема у графа де Руссиньи. При их втором свидании Маргарет была очень мила, но, пожалуй, немножко расточительна и взыскательна. Ему пришлось повести ее в большой ресторан вблизи Елисейских Полей, где, разумеется, было прелестно, но зато обед стоил почти столько же, сколько десять обычных обедов Тони. После концерта они поехали кататься в Булонский лес, и Антони настолько позабыл о своем решении быть сдержанным, что держал ее за руку. Они расстались гораздо более дружески, и Маргарет обещала провести с ним почти целый день в Версале.
Тони старался не думать о ней и, в особенности, пытался не возлагать слишком больших надежд на эту версальскую поездку, но ловил себя на том, что постоянно думает о Маргарет, находится ли он в Лувре или в музее Карнавале[44], сидит ли он под деревьями Люксембургского сада или же гуляет после заката солнца вдоль реки. Все же, несмотря на испытываемую от этого радость и на специфическую радость, как бы излучавшуюся от приятной парижской жизни, он стал чувствовать себя немного одиноким. Среди всех этих людей одиночество казалось ему фальшивым, и хотя толпа создавала непрерывно движущееся, блестящее зрелище, все же для того, чтобы действительно быть счастливым в одиночестве, нужны тишина лесов, полей и холмов и боязливые движения диких тварей. В тот вечер он долго сидел в кафе, то наблюдая за прохожими, то почитывая томик Бодлера, купленный им в ларьке под «Одеоном»[45], а затем совершил большую прогулку вдоль обоих берегов Сены, глядя на отраженные огни, мелькавшие на воде наподобие светлячков, и прислушиваясь к мягкому шелесту листьев в темных ветвях над головой.
44
Карнавале — один из парижских музеев, в котором собраны предметы, относящиеся к истории Парижа.
45
Одеон — у древних греков здание, предназначенное для увеселений и состязаний; название одного из парижских театров.