К удивлению и огорчению Антони, на следующее утро, когда он проснулся, бушевал сирокко[90]. Верхняя часть острова была окутана огромными смерчеобразными тучами, вскоре сгустившимися в сплошную дождевую завесу. Мокрый двор был усеян опавшими апельсинами и лимонами, ранние розы были сорваны жестокими порывами ветра, а оливковые деревья буйно раскачивались, так что зеленый глянец их мокрой листвы превращался в тусклое серебро. Шероховатые листья высокой пальмы разметались во все стороны, как волосы обезумевшей женщины. Сквозь просветы в тумане Тони на мгновение увидел пенистые гребни взбаламученного моря. Когда вошла служанка прибрать комнату, он уныло спустился в большую гостиную, довольно душную и напоминавшую склад разрозненных стульев у какого-нибудь старьевщика. На длинном столе лежало множество разноязычных старых журналов, по-видимому, оставленных постояльцами гостиницы, и Тони пытался было извлечь хоть некоторое развлечение из этой засохшей шелухи, когда в комнату вошла девушка, которую он видел накануне. Антони встал, чтобы пожелать ей доброго утра, и, использовав сирокко в качестве темы для начала разговора, почти тотчас же оказался беседующим с ней, словно они были старыми друзьями. Быть может, ее сходство с Эвелин способствовало этому чувству близости, но ему понравилось, что она как будто немедленно поняла и разделила его взгляды лучше, чем кто-либо из его знакомых в Англии. Она, по-видимому, считала вполне естественным, что юноша путешествует без всякой определенной, практической цели, просто чтобы поглядеть на природу и людей. Было таким огромным облегчением, что не надо быть все время начеку, не надо придумывать никаких вымученных оправданий для своих поступков или лицемерно соглашаться — ради мира и спокойствия — с тем, что, ах, мол, как жаль, что в Италии мало играют в гольф и теннис.
Он узнал, что она австриячка и что ее зовут Катарина, сокращенно — Ката. Он сказал:
— А меня зовут Антони, или Тони. Я англичанин.
Она ответила, улыбнувшись:
— Я уже об этом догадалась.
— Каким образом? По моему итальянскому произношению?
— Нет. Вчера, когда наши взгляды встретились, вы покраснели и отвернулись. Если бы вы были уроженцем материка, вы продолжали бы смотреть на меня, пока я не осадила бы вас.
— Должно быть, мы довольно наивны и неловки, — начал Тони.
— Вовсе нет! — с живостью прервала она. — Если бы вы только знали, как надоедает обезьянье кривляние этих итальянцев! Одна из приятных черт англичан — что они уважают женщин.
— Хотелось бы, чтобы это было действительно так, — ответил он задумчиво, — но я боюсь, что это только внешний лоск. В глубине души большинство англичан презирает и не любит женщин — даже в их вежливости чувствуется презрение.
— А вы тоже такой?
— Нет. Я… — Тони остановился, боясь сказать слишком много и показаться хвастуном. — Где вы научились в таком совершенстве английскому языку?
— У меня тетя англичанка, и я дважды у нее гостила. Как я люблю Англию! Не только Лондон, но ваши загородные дома и старые деревья — всю эту основательность и комфорт!
— Да, такова Англия, которую мы любим показывать иностранцам. Но это только парадный фасад. Один настоящий удар — и все рухнет.
— Ах, зачем вы так говорите? Это верно по отношению к такому… как бы сказать… такому анахронизму, как Австрийская империя. Но не в отношении Англии. Ведь Англия — столп мира.
Тони отрицательно покачал головой.
— Это слишком долгий разговор, когда-нибудь я объясню вам.
Поток ярких солнечных лучей внезапно ворвался в комнату через стеклянную дверь.
— Посмотрите! — воскликнула Катарина. — Туман рассеивается. Не пойти ли нам погулять? Я знаю чудную дорожку до конца острова.
Влажный воздух улицы был чист и ароматен после запертой душной комнаты. Ветер стихал, но горный туман еще стлался на вершинах, то скрывая жаркое солнце, то рассеиваемый им. Со стороны моря небо уже очистилось.
90
Сухой жаркий ветер, дующий из центральных областей Африки сильно влияющий на климат средиземноморских стран.